Сергей Павлович Бакшеев - Мои бандиты (сборник)

Сергей Бакшеев Мои бандиты (сборник)

Давным-давно

Мне тогда едва исполнилось семнадцать. Я только что поступил в желанный институт, и не было, наверное, в мире человека более беззаботного, чем я. Вступительные экзамены на факультет прикладной математики были позади, а учеба еще не начиналась. Эти десять дней безвременья были пронизаны самым буйным юношеским оптимизмом, и вся дальнейшая жизнь виделась мне прямым путем от одного успеха к другому. В конце этого пути я неизбежно становился известным академиком и лауреатом Нобелевской премии, а затем моя обескураженная фантазия билась в пустоте.

Представьте себе молоденький березнячок с шумливыми листочками приткнувшийся на крутобоком холмике. Из-за горизонта кокетливо выглядывает солнце, стреляет озорным пылким взором и осыпает березки россыпью игривых щекочущих лучей. Вот такое было у меня настроение, и в этом я был не одинок.

Вся наша дружная, хотя и несколько поредевшая компания вчерашних абитуриентов, живших в общежитии, чувствовала себя также. Не теряя времени, одни из нас доказывали теорему Ферма, другие – гипотезу четырех красок, а некоторые усердно наяривали и за тем и за другим. До обеда обычно шли на приступ гипотезы, а после столовской еды морщили лбы над доказательством теоремы.

Только мой одноклассник Шура Евтушенко разрабатывал философскую теорию о пространстве и времени. Пространством для раздумий ему служила наша небольшая комнатенка с тремя скрипучими железными кроватями и столом посередине, а временем он себя не ограничивал. Комната находилась на втором этаже, и единственное окно выглядывало пыльными стеклами прямо на обширный захламленный консервными банками и окурками козырек над входом в общежитие. Этот козырек мы почитали за свой балкон, и Шура, специально расчистив место, часто сиживал там на стуле, вперив неподвижный взор в бесконечность.

Время от времени кто-нибудь, бухнув дверью, врывался в нашу комнату с очередным доказательством. Я стучал по батарее, и собравшийся люд в пух и прах развенчивал едва вылупившегося гения. Народ был беспощаден. Каждый твердо верил, что только он способен на великое, и сил для изобличения чужого невежества не жалел.

Помнится, мое доказательство гипотезы четырех красок держалось дольше всех: с пол восьмого вечера до без пятнадцати четырех утра. Мужики уже осоловели от напряжения, изничтожили всё курево с первого этажа по пятый, но я стойко отражал их нападки на свое детище. Народ мрачнел, но не расходился. Наиболее слабые и дальновидные уже нашептывали мне: «Серега, когда тебя заберут в академики, ты мне местечко профессора там подыщи», а практичный Боня, поглядывая на часы, повторял: «Это дело надо отметить». И тут я сам заметил ошибку! Шквал всеобщего облегчения качнул общежитие. Проснулась дежурная на первом этаже, и устало пошлепала по ступенькам к нашей комнате. Растаявшая, было, мечта водворилась в свои заоблачные выси.

Абитурой себя мы уже не считали, но и слово «студент» представлялось нам чем-то чужим и холодным. Оно напоминало незнакомую бурлящую речку, и мы осторожно пробовали пальцами ног воду, однако бухнуться с головой не спешили.

А по вечерам мы устремлялись на танцы.

Надо уточнить, что дело происходило в военном городе рядом с космодромом Байконур. В таких местах пенсионеров не бывает, средний возраст соответствует трем маленьким звездочкам на погонах, и любой полковник смотрится стариком.

Танцплощадка угнездилась среди тополей за Домом Офицеров в самой глубине парка. С трех сторон к ней тянулись прямые аллеи, а с четвертой невысокая земляная дамба отгораживала ее от реки Сырдарья. Еще лет десять назад эта дамба служила по своему прямому назначению и частенько спасала город от полноводных разливов. С тех пор орошаемое земледелие продвинулось далеко вперед, а река, подавленная могуществом человеческого гения, смущенно отошла от дамбы на добрую сотню метров. На этом пространстве понатыркали различных киосков, скамеек, беседок, но проводить освещение не торопились. Как только темнело, отсюда слышалось бряцанье гитар, громкий гогот, тонкий писк и много других непонятных звуков, говоривших о том, что жизнь здесь текла полноводной рекой в отличие от реки настоящей.

Зеленый парк, выращенный кропотливым трудом в пустынной казахстанской степи, горожане любили. Здесь всегда было людно, но настоящим местом паломничества он --">