Владимир Львович Филимонов - Чукоча

организм.

Наутро, встав часов в пять, я нарубил дров для дежурного по лагерю и пошел за хлебом за восемь километров в поселок Дальний. Хлеб, а не надоевшие галеты делал наш стол всегда праздничным, и я не ленился через день ходить за ним, и все были мне молча признательны.

Я не буду хвастать ангельскими крыльями, которых у меня нет, — ходил туда еще и с личной корыстью. На хлебопекарне мне удалось вступить в преступный сговор с хлебопеками и за рюкзак отменных подберезовиков получить две пачки дрожжей. В секретном месте в километре от Дальнего я поставил два ведра браги и на обратном пути каждый раз делал крюк, с приятностью заправлялся тремя-четырьмя кружками и вдобавок занимался бутлегерством, принося две фляжки в лагерь и там награждая брагой по своему выбору за красивые поступки и полезные слова.

В Дальнем стояло тогда два промприбора и проживало человек двести, и все они были заражены бациллой страха перед медведицей, у которой какая-то шпана убила медвежонка, а его мамаша в отместку задрала женщину из поселка. Из Дальнего не выходили даже за грибами, потому что повсеместно попадались теплый медвежий помет и свежие следы огромных лап. Я этой медведицы не боялся, потому как совесть перед ней у меня была чиста, и я полагал, что ей это известно; но поскольку еще не издан медвежье-русский словарь, имел при себе кавалерийский карабин образца 1942 года — просто из чувства собственного достоинства.

В пекарне мне сказали, что хлеб будет готов через два часа.

Я отправился на центральную площадь перед столовой, в это время безлюдную, и принялся рассматривать игры собачьего детского сада, при котором, как я понял, состоял надзирателем здоровенный серый пес.

Среди разномастных щенков один привлек мое внимание. Этот двухмесячный ребенок северной лайки был очень задиристым пушистым серебристо-палевым шариком, с не по росту тяжелыми лапами, с по-детски разболтанной походкой. Это и был мой Чукоча. Его от других десяти щенков отличал нрав — игривый и дерзкий. Укусит одного товарища за лапу, и тут же ухватит другого за ухо, и вот уже отбивается от троих, а, главное, про драку не забывает и стремится довести ее до победного конца. Он драл здесь всех одного с ним возраста, но довольно снисходительно.

Через час я уже начал разбираться в их взаимоотношениях и понял, что особым вниманием Чукочи пользуется шестимесячный недоросль гладкошерстной среднего роста черно-белой суки, которая неподалеку занималась сомнительным промыслом. Она попрошайничала, чего никогда не делают северные собаки. Она подхалимски заглядывала в глаза всякому, кто выходил из столовой, фиглярничала, стлалась по земле, с лакейской вежливостью ухмылялась и делала вид, будто каждый выходящий ее родной дядя. За это чаще всего она получала пинки, но иной раз какой-либо слабодушный бросал ей кусок, и она деловито отбегала в сторону и лаем призывала своего сопляка, отгоняя других щенков, пока тот эгоистически не съедал подачку.

Я был до глубины души возмущен этим зрелищем, видно, потому, что то же самое проделывала в 1947 году моя мама, приносившая мне завтрак в школу: у нее еще не прошел страх голодных военных лет, а мне каждый раз было стыдно и за нее, и за себя, и за всех других мам, кормивших этим способом своих сыновей. Поэтому, когда серебристый щенок затеял драку со своим значительно более сильным и старшим собратом, я мысленно поставил на него и, затаив дыхание, смотрел на драку. Все другие юные оболтусы не обращали на них внимания, и борьба шла один на один. Недоросль все время сбивал моего Чукочу и стремился удрать, но тот, вывернувшись в последний момент, хватал его за лапу и не позволял этого сделать. Раз за разом серебристый комок летал вверх тормашками и каждый раз поднимался и настырно лез атаковать. Над местом ристалища летал главным образом его пух.

Так длилось минут пятнадцать. Я в волнении подошел ближе. Они не обращали на меня никакого внимания.

Черно-белый маменькин сынок уже визжал во весь голос, но Чукоча, шатаясь, полуобщипанный и с искусанной мордочкой, делал вид, что это только игра, изредка морщил нос и лез, лез. Откуда у него было столько сил! Это походило уже не на драку, а на исступленный и последний в жизни бон и, очевидно, было намного серьезней, чем я предполагал. Серый волчина сунулся было их разнять, но Чукоча и его цапнул за нос. Щенок хотел или победить, или умереть. Тогда неудачливый миротворец --">