Чарльз Майер - Как я ловил диких зверей

сырой каучук в обмен на рис и сушеную рыбу. Старейшина ведет торговлю и является представителем своей деревни. Он продает резину в виде шаров: сырой каучук кладут в горячую воду, он становится мягким, как патока, тогда из него скатывают шары и прибавляют слой за слоем. А так как его покупают на вес, в него зачастую подкладывают камешки. Таким образом туземцы надувают местных торговцев. Но им никогда не удается надуть китайца. Китаец берет длинный, острый, как бритва, нож и перерезает шар в четырех местах, так что камешки оказываются на виду.

Сакаи считаются исконными жителями этих мест. Они темнее малайцев. Волосы у них курчавые, часто сбивающиеся в колтуны. Это беспокойный кочевой народ, не любящий оставаться на одном и том же месте дольше нескольких недель; они нередко перекочевывают и строят свои высокие шалаши (вроде свайных построек) в разных частях джунглей. Вместо лестниц они употребляют бамбуковые стволы, на которых делают зарубки. Мужчины, женщины и дети взбираются по этим столбам, как обезьяны. Вместо всякой одежды сакаи носят кусок грубой ткани вокруг бедер, а женщины — нечто вроде передника или же кусок кожи, который свешивается у них от талии.

Сакаи очень суеверны. Раз я протянул одному сакаю бритвенное зеркальце. Он взглянул в него, потом просунул за зеркало руку и с вытаращенными от страха глазами принялся твердить сакайское слово, которое означало «духи». Сакаи считают, что душа покойника остается на месте своего погребения; поэтому после похорон все становище собирает свои пожитки и в ужасе отправляется подальше — искать себе новое место.

Мы, однако, были не «духи», а вполне живые люди, друзья султана. Поэтому сакаи разрешили нам остановиться у них и расположиться лагерем. Мы выбрали четыре молодых деревца, чтобы из них построить себе шалаш. Нам пришлось срубить окружающие деревья, чтобы в случае бури они не повредили нашей хрупкой постройке. Потом мы сделали навес из ветвей футов на двадцать от земли. После этого мы покрыли постройку крышей из бамбука, который захватили с собой. Затем разостлали наши «тикары» — циновки для спанья, — прикрепили пологи от москитов, и наша квартира на ночь была вполне устроена.

За все мои похождения в джунглях я никогда еще не встречал такой москитной дыры. Всякий разговор прерывался постоянным «шлеп… шлеп… шлеп…» и проклятиями. Я хотел спастись под пологом, но едва я на минуту приподнял его, чтобы взять свой ужин, как москиты налетели целыми тучами. К счастью, я позаботился, чтобы мои люди из куалы и бой запаслись пологами, но Уэн-Мэт и его спутники прямо измучились. В реке под нами лежало множество крокодилов. Они открывали пасти и так держали их, пока влажные языки, липкие, как бумага от мух, не покрывались сплошь москитами и ночными насекомыми. Тогда они с шумом захлопывали пасти. И снова открывали, как живую западню, и опять захлопывали с шумом, — и так всю эту долгую, бессонную, бесконечную ночь. Этот звук смешивался с неперестававшим «шлеп, шлеп, шлеп»: это туземцы били москитов, опасаясь, что те заживо их съедят. Единственно только страх перед мраком джунглей удерживал людей от того, чтобы не вскочить и не бежать из этих мест. Утром на них страшно было смотреть.

И, однако, сакаи добровольно жили в этой москитной дыре, без каких бы то ни было признаков москитных сеток: вероятно, их кожа непроницаема для укусов.

Пользуясь Уэн-Мэтом как переводчиком, я побеседовал с Нэйзаром, вождем сакаев. Он сказал, что видел следы слонов, носорогов, тапиров и тигров, и указал направление, противоположное тому, откуда мы пришли. Нэйзар объяснил, что они никогда не отходили от своего становища дальше, чем на полдня пути. Как пробраться на Букит-Ханту, он не знал:

— Нет, нет, туан! Никто не ходит на Гору Духов, никто никогда там не был!

Вождь смотрел на меня с каким-то тупым изумлением. Я взял с него слово, что он придет на днях в становище Уэн-Мэта, и обещал ему, что я покажу ему, как ставить капканы для тигров и леопардов и как рыть западни. Я убедился, что по части сетей, тенет и силков он был замечательным мастером.

Во время этого разговора люди приготовили все для нашего обратного путешествия. Они страшно обрадовались, когда я подал сигнал к отправлению в путь. Идти назад казалось шуткой — дорога была открыта нам. Когда мы приблизились к нашему становищу, мужчины, женщины и дети выбежали нам навстречу, напуганные, уверенные, что наше неожиданное --">