Борис Тимофеевич Воробьев , Евгений Николаевич Кондратьев - Убу

Но как зайти с подветренной стороны? Айсберг был такой длинный, наверно в несколько километров! Мать Убу соблазнилась сквозной аркой в айсберге и вошла под ее своды. Однако в ледяной пещере прохода не было, был только вход, и вместо выхода зияло над водой огромное окно.

Китиха и Убу покрутились возле арочного окна, выпустили несколько фонтанов и огляделись, выставив головы из воды, скашивая и поднимая глаза.

Где-то высоко над ними, на уровне птичьего полета, терялся в темноте свод. Дневной свет играл только на взволнованной воде и отдельных ледяных выступах пещеры. Ураган, разбушевавшийся на воле, врывался сюда гулкой канонадой. Дикими, разбойными голосами он множился сверху, слева, справа, во всех закоулках. В перерывах между грохотами в пещеру с шипением втекала пена. Все же волны здесь были маленькие, удары их слабые, а шум уже не устрашал, только будоражил горбачей, легко привыкающих ко всему неожиданному. Почувствовав облегчение, киты поплыли вдоль пещеры и открыли, что внутри айсберга много огромных пустот, словно их прогрызло какое-то чудовище. Лабиринт часто оканчивался дырами в стене, в которые бил дневной свет, открывая глазу могучие изгибы ледяных коридоров. Здесь можно было укрыть от шторма все стадо.

Удивительный айсберг понравился Убу своим эхом.

Пустотелая гора плыла медленно. Полмесяца она двигалась по китовым пастбищам, и все это время Убу, его мать и остальные горбачи следовали вдоль горы, сделав ее своим укрытием.

Этого было бы достаточно, чтобы иногда вспоминать о ней, когда гора уплыла в другие воды. Но у молодого кита еще раньше появилась другая причина для памяти. Здесь, под сенью айсберга, в жизни Убу настал знаменательный день, когда он отведал пищи взрослых китов.

Китовые пастбища напоминают зацветающую воду. По темной глади океана идут маслянисто-бурые пятна. И если человек зачерпнет ведро такой воды, этой «китовой похлебки», то увидит, как там снуют, прыгают, крутятся прозрачные рачки с черными точками глаз. Молодой кит как-то случайно попробовал их. Показалось вкусно. Убу даже попытался сам охотиться за рачками, но остался голодным.

Он не умел попросить у матери, чтобы она его научила, и китиха тоже не подала ему никакого знака. Это вышло само собой, что, когда мать набрела на китовую похлебку, Убу подплыл к китихе и стал повторять все ее движения.

Тем самым он сказал: «Пришло время».

Китиха взглянула на сына темным глазом и, будто лошадь на поводу у жокея, медленно описала в воде большой первый круг. Китенок не отставал. Взглянув еще раз, мать пошла быстрее по невидимой спирали, все уменьшая свои витки. Вода взволновалась, завихрилась, словно кто-то грубо размешал ее огромной ложкой. В этом свирепеющем потоке сбились в густой клубок полчища черноглазок. Убу то видел их, то они закрывались телом матери.

Потом клубок стал тонуть, вытягиваясь воронкой. Китиха нырнула, легла на бок, раскрыла пасть под горлом воронки. Китенок кинулся вслед за матерью, но та уже сомкнула челюсти. Он только заметил, как сквозь костяную бахрому ее уса хлынули струи выжатой из пасти воды. Ткнувшись губами в набрякшую от пищи, раздутую щеку матери, Убу ударил ее хвостом по боку и отплыл прочь.

Китиха снова стала описывать круги. Убу, немного поупрямившись, пошел вслед за ней. Теперь он был настороже, волновался и суетливо взмахивал плавниками.

Когда же в воде вырос темный вращающийся конус, Убу поднырнул под китиху и вырвался вперед. В спешке он промахнулся, пронесся мимо рачков, и снова мать его опередила.

Хотела ли она его подзадорить или еще не принимала всерьез его желания? Но Убу этого не потерпел. Он вынырнул и, обидчиво пуская частые фонтаны, поплыл к айсбергу. Отыскав вход, скрылся в пещере и некоторое время не показывался оттуда.

В эти минуты мать плавала и охотилась как ни в чем не бывало. Убу в одиночестве бороздил холодные воды пещеры. Великолепные гулкие своды айсберга утешали и развлекали его. Он даже забыл о своей неудаче. Ему расхотелось охотиться. Убу хлопал по воде плавниками, слушая, как звуки словно шлепаются на ледяные стены. Затем он заметил, что эхо откликается и в его пустой утробе, правда значительно тише, чем в пещере, но это было уже непереносимо. Хотелось есть, и вместо мысли о молоке опять появилось воспоминание о вкусе рачков.

--">