Эрнест Сетон-Томпсон - Лобо

Конечно, у меня было ружье, но мне не хотелось портить его великолепную шкуру. Поэтому я поскакал назад в лагерь и вернулся с ковбоем и новым лассо. Мы бросили своей жертве кусок дерева, который он схватил зубами, и прежде чем Лобо успел выпустить его, наши лассо просвистели в воздухе и обвились вокруг его шеи. Но когда свирепые глаза Лобо начали тускнеть, я крикнул своему помощнику:

— Погоди, не будем убивать его! Возьмем его живьем и отвезем в лагерь.

Он настолько обессилел, что нам нетрудно было просунуть ему в пасть толстую палку позади клыков и затем обвязать челюсти толстой веревкой, тоже прикрепленной к палке. Палка удерживала веревку, а веревка — палку, и, таким образом, он был совершенно безопасен для нас. Как только он почувствовал, что его челюсти крепко связаны, он уже больше не сопротивлялся и не издал ни одного звука, а лишь спокойно смотрел на нас, точно хотел сказать:

«Хорошо. Вы мною овладели наконец, так делайте со мною теперь что хотите!…»

И с этой минуты он уже больше не обращал на нас никакого внимания.

Мы крепко связали ему ноги, но он не издал при этом ни одного стона, ни разу не завыл и не повернул головы. Затем мы с большим трудом взвалили его на мою лошадь. Он дышал ровно и спокойно, как во сне, и глаза его снова стали ясными и блестящими. Но на нас они не смотрели. Взор его был устремлен вдаль, в просторную степь, по которой теперь разбрелась его знаменитая стая.

Медленно передвигаясь, мы благополучно достигли фермы. Там, надев на него ошейник с крепкой цепью, мы привязали его на нашем пастбище и освободили его ноги от веревок.

Тут я в первый раз как следует рассмотрел его и убедился, как мало можно доверять рассказам о героях. Я увидел у него на боку большой, широкий рубец, след клыков вожака волкодавов Теннерея — собаки Юноны. Это была метка, которую Юнона оставила у него на теле за минуту перед тем, как он бросил ее бездыханной на песок ущелья.

Я поставил возле него воду и мясо, но он и не взглянул на них. Он лежал спокойно на груди, устремив свои пристальные желтые глаза мимо меня, ко входу в ущелье, и дальше, в степь, где он царствовал. Он даже не шевельнулся, когда я дотронулся до него. И когда солнце опустилось к закату, он все еще продолжал пристально смотреть в степь.

Я ожидал, что ночью он станет призывать свою стаю, и даже приготовился к этой встрече. Но он уже однажды призывал ее в минуту отчаяния, и тогда никто не явился. Больше он не захотел звать.

Лев, лишившийся своей силы, орел, потерявший свободу, и голубь, разлученный с подругой, умирают, как говорят, от разбитого сердца. И разве можно было думать, что сердце этого свирепого хищника вынесет такое тройное испытание? Он потерял и силу, и свободу, и подругу. Когда настало утро, он все еще лежал спокойно, точно отдыхал. Но он уже был мертв… Я снял цепь с его шеи. Один из ковбоев помог стащить труп под навес, где лежали останки Бланки. Мы положили его рядом с ней, и ковбой проговорил:

— Ты хотел найти ее? Теперь никто вас не разлучит!…

Примечания

1

  Не совсем точный перевод. Триста фунтов т.е. 136 килограмм это вес всей ловушки, в которую угодил волк, — четырёх капканов вместе с прикреплёнными кусками бревен.

(обратно)
--">