Борис Тимофеевич Воробьев - Мой нежный и ласковый зверь

нашего дома хватало. В основном это были подростки, от которых кошкам не было никакого житья. Любой из них, словно дикарь, встретивший невесть какое страшилище, норовил бросить в кошку камнем, ударить ее ногой или палкой. Находились и такие, которые убивали. Одну жертву такого убийства я видел собственными глазами.

Наш десятиподъездный дом одной стороной выходит на старый яблоневый сад. Когда-то он был культурным, но началось массовое строительство, все вокруг сада застроили, и он стал бесхозным, превратившись в своего рода парк. Летом ли, зимой — сад всегда хорош, и когда я иду на автобусную остановку, то предпочитаю пройти мимо сада, хотя есть путь короче.

Так было и в тот зимний морозный день. Мне надо было ехать в редакцию, и я пошел к автобусу обычным путем — мимо сада. Заснеженный и тихий, он был очень красив. Я любовался им, и вдруг в глаза мне бросилось что-то чужеродное и враждебное этой красоте — такое, чего я сразу не мог понять. Понадобилось несколько секунд, чтобы увиденное дошло до сознания.

Это была кошка. Захлестнутая петлей за шею, она висела на яблоневом суку, закоченевшая, с раскинутыми в стороны лапами, словно была не повешена, а распята, обратив на окна дома мертвое кошачье лицо.

О, какую ненависть испытал я в те короткие минуты! Никогда, ни к кому не испытывал я такой ненависти, и, застань убийцу за его гнусным занятием, я не поручился бы за его жизнь.

Оставить все так, как есть, я не мог. Попробовал развязать веревку, затянутую в узел вокруг сука, но она так задубела, что не хватало силы вытянуть нужный конец. Пришлось возвращаться домой за ножом. Разрезав веревку, я отнес труп кошки в глубину сада и закопал в снегу…

Когда перед тобой такие примеры, а главное — люди, способные на это, начинаешь радоваться, что твоя кошка или собака — нелюдим и поэтому может избежать западни, в которую большинство животных попадает из-за своей доверчивости.

Радовался и я, поскольку, выпуская Коню время от времени на прогулку, был уверен, что она не даст обмануть себя никакому любителю поиздеваться над бессловесными и беззащитными тварями. Правда, поначалу у меня были определенные опасения, но скоро я убедился, что они беспочвенны, как убедился и в некоторых достоинствах Кони, о которых, говоря откровенно, даже не подозревал, хотя считал себя кошатником и думал, что разбираюсь в кошках. Оказалось — не совсем.

Так, неожиданно выяснилось, что Коня узнает меня не только по запаху и на слух, но и по зрительному образу, который запечатлен у нее необычайно прочно. В этом, собственно, нет ничего удивительного, все животные узнают своих хозяев по внешнему виду, но, насколько я знал, считалось, что главным отличительным признаком здесь была якобы одежда. Утверждалось даже, что стоит человеку переодеться, и он запутает этим любую кошку, любую собаку. О таких опытах рассказывалось даже в одном научном журнале.

Не знаю, с кем и как проводились эти опыты, но готов отстаивать перед кем угодно: утверждение, что перемена одежды может сбить животное с толку, не соответствует действительности. Коня узнавала меня в любой одежде безошибочно, на расстоянии в десять — пятнадцать метров, независимо от того, стоял я или двигался.

Обычно, когда я выпускал Коню на улицу, она гуляла в одном месте — за домом, где густо разросшиеся кусты обеспечивали относительную безопасность. Мимо этого места пролегала тропинка в магазин, по которой проходили десятки людей, но никого из них Коня не пыталась отождествить со мной. Однако стоило мне появиться в поле ее зрения, как она мяуканьем тотчас же давала знать об этом. Я даже не видел ее и, стало быть, не мог звать, а она уже бежала ко мне. Случалось, что догоняла меня, если в какой-то миг прокараулила, и всегда мяуканьем обращала на себя внимание. А подбежав, с быстротой и ловкостью мартышки вспрыгивала мне на плечо, чем очень удивляла многочисленных прохожих.

Постепенно всякие опасения относительно того, что Коню могут подловить хулиганы, у меня прошли, и я стал выпускать ее на улицу безбоязненно. Бывало, что она жила там по два-три дня, но я всегда знал: стоит мне выйти и позвать, и Коня явится передо мной как из-под земли. Никаких «кис-кис» при этом не употреблялось, Коня и не знала этих слов и отзывалась лишь на особый знак — частое цоканье языком, к которому я приучил ее. Это был наш фирменный знак. Его знал только я, а откликалась на него только Коня. И это было гарантией того, --">