Мануил Григорьевич Семенов - На разливе

мне. «Что ж, пойдем, — отвечаю я, — только, мол, ружье захвати». Доехали мы пригородным поездом до глухой станции. Жена пошла в лес, а я прилег на берегу озера. Тут как раз и стая кряковых налетела, ударил я — двух сшиб. И птицы тут поднялось видимо-невидимо. Так и лежал я в кустиках и постреливал. Вернулась жена с ягодами, видит: на озере дичь убитая плавает. «Что, — говорит, — око видит, да зуб неймет». Пошла к рыбакам, выпросила у них лодку, собрали мы уток. Когда в город вернулись, дивятся люди: идет женщина с ягодами, с ружьем и вся утками обвешана, а я на костылях сзади ковыляю…

Подул свежий ветер, рассеянный свет луны проглянул сквозь туман, и заблестела широкая гладь реки. На невысокой, но бойкой волне заиграли, замигали красные и зеленые огни бакенов…

Но вот, наконец, и избушка бакенщика. Мы открываем скрипучую, потрескавшуюся за зиму дверь, и перед нами предстает скромное жилище речного стража. Мерно тикают ходики на стене. При слабом свете каганца видим расставленные на полке фонари, сваленные в углу рыбачьи сети и укутанного с головой, безмятежно спящего бакенщика. Осторожно, стараясь не нарушить покоя хозяина, мы снимаем с себя снаряжение и укладываемся на шатких топчанах.

Тяжело вставать по утрам ранней весной, но вдвойне мучительней минуты пробуждения, когда на дворе стоит пасмурная погода. Кажется, невидимые путы сковали все твои члены, и ты не можешь поднять головы, не можешь двинуть рукой… С трудом сбрасываем мы с себя остатки сна и выглядываем из избушки. За окном серый, неприветливый рассвет. Пора отправляться к месту охоты.

Все вокруг залито водой, лишь кое-где видны небольшие островки — «гривы», как их тут называют. У одной из таких грив мы и причаливаем.

Алексей Владимирович быстро находит несколько остожьев — мест, где с осени стояли стога сена. На остожьях много старых сухих ветвей и вороха душистого сена. Вот и необходимый материал для того, чтобы построить шалаши. Мы сооружаем их в разных концах гривы, прячем наш ботник в ивняке и высаживаем около шалашей подсадных уток. Против моего шалаша Алексей Владимирович выпускает еще стайку чучел. Эти чучела он искусно вырезал из податливой, мягкой липы. На небольшой волне деревянные чучела покачиваются и кружатся на длинных поводках с опущенными на дно грузилами, создавая иллюзию настоящей живой стаи птиц, опустившихся на гладь разлива.

Медленно наступает рассвет… Утки быстро осваиваются с новой обстановкой и начинают свой весенний призывный клич. Далеко разносится их возбужденное, звонкое кряканье. Особенно старательно «работает» утка Алексея Владимировича. Скосив голову вбок, она зорко оглядывает небосклон и протяжно, надсадно кричит. И вот уже в воздухе слышится свист крыльев летящего селезня. Он на какое-то мгновение мелькнул за кустами и опустился где-то у шалаша Алексея Владимировича.

— Та-та-та!.. — кричит изо всех сил утка, и вдруг ее исступленный, страстный крик тонет в грохоте выстрела, первого выстрела утренней зари.

Из шалаша у меня прекрасный обзор, но окружающие воды пустынны. Лишь прямо перед шалашом блестят, покачиваясь на волне, деревянные чучела. Эти минуты ожидания первого пролета, первого выстрела полны огромного напряжения.

Разрядка, как всегда, наступает неожиданно. Я не слышал характерного свиста, который издает в полете утиная стая, не слышал всплеска воды, но вдруг явственно увидел прямо перед собой, рядом с чучелами, настоящую живую стаю уток. Хорошо выделяется вожак в ярком брачном оперении, настороженный, готовый каждое мгновение взлететь. С величайшей предосторожностью я прилаживаю ружье в бойницу шалаша и выцеливаю… Выстрел оглушает меня. Но, когда дым рассеивается, я вижу беспомощно распростертую на воде большую и красивую птицу.

День вступает в свои права. Сильно припекает яркое весеннее солнце. Мы выбираемся на пригорок под сень молодого дубняка и разводим костер. Быстро вскипает котелок, и Алексей Владимирович опускает в кипящую воду набухшие почки дикой черной смородины.

— На охоте лучшей заварки не сыскать, — говорит он. — Куда там китайскому или индийскому чаю до этой прелести!

И действительно, настой получается густой, ароматный. Позавтракав, мы прикурнули у костра в ожидании вечерней зари. Но спать нам долго не пришлось. --">