Григорий Григорьевич Володин - Человеку нужен лебедь

завалился на бок и потерял сознание.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В апреле на Каспии случаются синие рассветы.

Могучее море — тихо и лазурно. Бездонна синь неба. Прозрачный и по-весеннему молодой воздух — синий-синий. Даже желтые камыши лазоревые.

И вокруг нетревожимая тишина.

Ни голоса, ни шелеста: большая моряна высокой водой смыла с морских меляков зажировавших на тучных кормах перелетных. Все убрались на Морские острова и на спокойное раздолье Астраханского заповедника.

Солнце, еще не показавшись из-за горизонта, обласкивает небеса, и они становятся розовыми на синем фоне. Отражая небо, розовеют воды, а крепи камышовые желтеют.

А когда покажется из-за моря солнце, от его взгляда поднебесье не выгорит, не поблекнет сразу, как в жаркое лето, а лишь поголубеет, и тотчас голубизной окрасятся все морские воды.

Синим рассветом уезжал Борис Бочаров.

В доме попрощался с настороженными детьми и заплаканной Ольгой. Во дворе пожал руки Джуруку Бадмаевичу и Мильшину. Припадая на еще не зажившую ногу, вышел на улицу к мотоциклу с коляской, где уже его ждали Богдан Савельич и Андрейчев.

За поселком понеслись по степи. Предрассветная, синяя, облитая щедрой росой, нежилась она, радостно дожидаясь солнца.

На глухой полустанок приехали незадолго перед прибытием поезда. Последние минуты при проводах, как всегда, тяготили всех. Переговорено и наказано все, а для новых длинных разговоров — мало осталось времени. И незаметно, чтобы не обидеть друг друга, каждый часто посматривал на часы.

Борис тоскливо оглядывал степь, а перед глазами стояла Ольга, со слезами в который раз уже умоляющая его отказаться от поездки на годичные курсы охотоведов. Вспомнил мартовские события, подумал, что без него так и не отыщут самострельщика и шофера, покалечившего его, а для браконьеров вновь настанет вольготное житье. Решительно повернулся к Богдану Савельичу.

— Ничего, Борис, ничего, — тревожно и торопливо ответил старик, пряча грустные глаза. И вдруг засуетился, подхватил чемодан Бориса, заспешил к перрону. — Давайте, давайте-ка за мной. Слышите — поезд подходит.

— Погоди, Богдан Савельич! — резко бросил Борис.

Будто не слыша, старик не остановился. Из-за поворота показался пассажирский состав. Богдан Савельич припал к Борису. Молчал, ласково поглаживая его по плечам. Отстранившись, любовно посмотрел в глаза, прижал к себе и трижды расцеловал. Подтолкнул к Андрейчеву.

— Прощайтесь, Алексей Иванович, поезд стоит всего одну минуту, — отвернулся, вытер слезы со щек.

— Ты вот что, Борис, не беспокойся. Здесь все будет как при тебе, — обнимаясь и целуясь, заверил Андрейчев. — И Ольгу с детьми не оставим, поможем.

— Стипендия большая — буду высылать Ольге, — буркнул Борис.

— Ничего, и наша помощь не помешает.

Притормаживая, остановился поезд. Борис поднялся в тамбур. Когда раздался свисток паровоза, до боли в сердце захотелось, как несколько минут назад, домой, в степь, на взморье.

Спрыгнул бы Борис.

Но поезд тронулся, и некуда было прыгать — рядом, держась за передний поручень, шел Богдан Савельич, загораживая Борису путь для отступления. Отстал старик — проводница замкнула дверь.

Борису захотелось заплакать. Еле сдержал себя. Прошел в вагон, остановился около окна.

Рядом открылось купе. Пожилой мужчина, явно только для себя, удивленно заметил:

— Безлюдье, страх божий. Не знаю, как тут можно жить?

Борис подумал, что мужчине стоит резко ответить. Но поезд вдруг круто повернул, и вдали показался розово-синий горизонт, а вблизи качались еще по-утреннему лазоревые камыши.

— Сейчас будет Лебединый ильмень, — радостно прошептал Борис.

И появилась водная гладь — широкая, с лазурью. А на ней при нетревожной тишине плавала большая стая лебедей.

Стая удивительно красивых, белых птиц. Взмахнут они метровыми крыльями вверх — и словно кто-то радостно вздохнет, большой, сильный и добрый; пойдут их крылья вниз — и нежно зашелестят перья подкрылков, а потом заговорят голосом флейт маховые крылья…

Человеку очень нужен лебедь. Нужен, чтобы подняться нравственно на ту поднебесную высоту, с которой можно посмотреть на землю как на родной дом.

А это необходимо и важно — посмотреть человеку на землю как на бесконечно дорогой ему дом…