Иоланта Ариковна Сержантова - С августа по ноябрь

она занята, так сразу и не ответит.

Всё то же ливень перемешал с землёй остатки лисьей трапезы, по обыкновению больше похожую на казнь. Но, даже тот, кто вкушает один лишь цветочный нектар, бывает неуклюж или жесток. Мало найдётся охотников прислушаться к рыданиям отколотой чаши бутона, а коли и разберёт в них что, чем, помимо пустого сочувствия, утолит ту тихую, но зримую печаль?..

Не исполненное смысла слово, лишённое глубин жалости, праздное сочувствие, — пустое место, ничто. Только… изначально оно имелось в виду, как свобода, наличие простора, который должен быть наполняем любовью, ибо для неё всегда мало: дня, ночи, жизни и вечности.

Всю ночь напролёт бесчинствовал ливень. То рыдала округа. О чём-то, о своём…

Молодость, увы и ах…

В вычищенном костюме и сапогах, причёсанный и надушенный, с платком в кармане я шёл на премьеру нового театрального сезона. Вечер был тёплый, до театра — рукой подать. По пути я шалил, ребячился, нарочно задевая газон, дабы насладиться видом многих бабочек, что взмывали к моему лицу и касались свежевыбритых щёк.

Круженье бабочек в ночи, словно снегопад наоборот. Щекотные их прикосновения, будто самым краешком веера, как обращённое к тебе в пыльном полумраке театральной ложи, ласковое и вместе с тем умоляющее «Позвольте…»

Я с восторгом гадал, о чём будет вопрос. Не с нею ли мы танцевали на балу в Сочельник? А коли что потребует, то что именно?! Да какая разница?! Стакан мятной воды из буфета или, быть может, даже платок!!! И если в самом деле его, то …промолчать, либо тотчас требовать назад? Теперь аль после?..

Ох, ну я и дурень! Какое «теперь»?!!! Конечно же потом, погодя неделю, а то и больше, когда воображение разыграется до крайности у обоих, и через его туман нельзя уж будет разглядеть истинного образа, вот тогда — самое время!!!

Сквозь пламя мечтаний, влажному, словно от перенесённой недавно любовной горячки, с алыми щеками и оглохшему почти, мне едва удаётся расслышать нежный, с нотками тревожности, голосок: «Позвольте! Вы не могли бы…»

Я откликаюсь немедля:

— Что вам?! Располагайте мною!! Вы …вам воды или платок?

Противу ожиданий, насмешливым, слишком уж дерзким для юной девушки голосом из-за веера прозвучало несколько, вконец вскруживших голову слов: «Оставьте свой платок при себе, он вам нужнее. Вы так шумно дышите, что из-за вас совсем не слышно реплик. Если простужены, следовало бы поберечь себя и не выходить из дома.»

Я сделался так смущён, что лучше бы прямо тогда провалился сквозь ложу в партер. Но вместо того затаился в своём, обитым бархатом кресле, как на козлах, стараясь вовсе не дышать: ни носом, ни ртом.

Вспоминания о прикосновении веера теперь казались неприятными, обидными, как чреватый неприятностями полёт шершня или заискивающий, лживый — комара.

Когда, откровенно зевая, капельдинер закрыл за мною двери театра, на бульваре не было ни души. Луна в небе, пряча своё круглое лицо в воротник облака, вероятно тоже насмехалась надо мной.

Понурившись, я возвращался на квартиру, обходя занятые травой участки бульвара. Потревоженные под моими шагами бабочки не вызывали во мне теперь ни умиления, ни нежности, но одну лишь горечь и разочарование.

Молодость, увы и ах…

Земные дела

Осень обрывает листья один за одним, словно гадает на известном всем романовом цветке², что увял, не дожидаясь холодов. Не из-за этих ли цветов осень пахнет прелыми яблоками³?! А и гадает она про что?! Быть ли ей ныне или нет?! Вот уж, нелепица… Почто ж не бывать-то?

Лукава осень. Не входит сразу, годит. С изнанку чудится, что стоит она на месте, хрустит листьями, откусывая понемногу с ветвей дерев, будто от тех же яблок, лущит подсолнухи, сушит лещину. И когда уж дождётся, что свыкнутся с нею, не глядят, тут же делает первый шаг.

Сперва семенит, — тихо, крадучись. Если бы не следы её ступней, узкой лодочкой, не догадаться ни за что, не уличить. Но однажды утром покажется вдруг, что, — то ли простору стало больше, то ли небо немного раздалось, съехало на лес. А по траве как бы пробежала девочка, примяла маленькой ножкой траву. Да не так только, не разочек, но расшалилась, разбегалась, вытоптала тропинки, оборвала листву, разогнала всех, — кого по норам, по домам, а которых и вовсе прочь из этих мест…

А сама-то уже и не девочка, а дама, в дорогих нарядах, золотой --">