Иоланта Ариковна Сержантова - Догнать ветер

что, нелюди? Не люди, что ли?!

В любой день…

В птичьей кормушке сидел кот. Каким манером он забрался туда, было не понять, – лоток с зерном располагалась довольно высоко над землёй и ветер, который никогда не мог спокойно пройти мимо того, что в состоянии расшевелить, раскачивал её из стороны в сторону, как зыбку³. Единственным правдоподобным толкованием происходящего, могла служить помощь некой тетёхи с пугающим прозвищем «гладъ⁴». В подтверждение сей догадки, кот, склонив на бок голову, усердно давил задними зубами и без того расплющенный овёс. По всему было видно, что делал он это не впервые, а столовался в кормушке наравне с птицами. Непривычный для кота продукт частью высыпался изо рта, посему расторопные синицы и воробьи торопливо подхватывали ошмётки зёрен, не позволяя им упасть в снег. К чести кота, он словно бы и не замечал птиц. То ли осознавая всю неловкость своего положения, то ли ещё отчего, но оглядывая обступивших его пернатых, он не видел в них добычу, либо соперников, а лишь собратьев по сплотившему их несчастью пустокормья⁵.

Надобно сказать, что кот был не какой-нибудь приблудный, имел хозяев, да не в том смысле, который подразумевается под сим. У него не имелось собственной подушки на подоконнике и миски с молоком у печи, но лишь холодная веранда, которую ему не запрещалось покидать, когда только вздумается. И в этом обстоятельстве заключалось единственное его преимущество перед прочими котами, не имеющими своего пристанища…

– Хозяйка! Что ж вы своего кота не кормите?

– Как не кормить? Кормлю!

– А почто ж он повадился таскать овёс из нашей птичьей кормушки?

– Так это ему, наверное, не хватает чего…

– Чего именно, еды?

– Ну, не знаю, им, котам, виднее!

Заслышав голос хозяйки веранды, кот прижал уши и незамедлительно спрыгнул в сугроб. Воробьи и синицы, как ни в чём не бывало, продолжили обедать, не занимая, впрочем, согретого котом местечка. Уж кто-кто, а они знали цену красивых слов: «Там, где тебя ждут». Для них это был не выдуманный оборот речи, но готовность поделиться последним. В любой день, в любой час.

Зимний сон

Платиновое небо, с нанизанными на него бусинами снегопадов, идущих один за другим мелким кособоким речным жемчугом, было одним из череды небес, коими так славен декабрь. Природа, не свыкшись ещё с уготованною ей участью претерпеть лихорадку зимы, оборачивалась, тщась разглядеть спину осени, и даже, кажется, угадывала её вдалеке. Но дали, заштрихованные снежными струями, были столь невнятны, так что любое нечто, предложенное услужливым воображением, получало немедленное одобрение:

– Да, да! Это несомненно она! И едва заметно, но совершенно определённо чуть сбавила шаг! Она возвращается! Она вернётся!!!

И всё это, – под всё более ускоряющийся танец метели. Узкая её талия скользит и крутится в крепких объятиях ветра… И даже когда он, совершенно выбившись из сил, присаживается в ближайший просвет между деревьями, дабы перевести дух, метель, накинув на плечи плед рыхлой вязки, медленно, чуть заметно покачивая бёдрами, топчется на месте.

Очарованная невиданным давно танцем, округа оставляет попытки задержать осень. Её парча и злато теперь кажутся вычурными, лубочными, а вечные слёзы – неискренними.

– Где же были мои глаза! – Восхищаясь метелью, и опасаясь помешать излишним выражением чувств, округа трепетала вполсилы, выказывая настроение не то, чтобы умеренно, но куда как скромнее обыкновенного. Её кстати сдержанное намерение сопереживать, было похоже на сон. Впрочем, оно и было им отчасти, – зимним, неспокойным сном.

Вопрос

Зимой в городах распознать, кто из жильцов дома, а кто в отъезде не так просто. Ну, разве что, – по свету в кухонном окошке ранним утром, морганию фонариков рождественской ели или переполненному почтовому ящику. Куда как проще в деревне! Сколь домов ни есть, а живы лишь те, из печной трубы которых шевелит пальцами пятерня белого дыма, либо струится прозрачное марево, мираж давно минувшего недавнего лета. То хорошо истопленная накануне, томится печь, а под её тёплым кованым крылом – чугунок рассыпчатой каши, щей или жёлтой, полупрозрачной, как плавленный янтарь, картохи.

А за окном – нежно-голубой ворот позднего утра, заколотый аккуратной жемчужиной луны, пронзён серебряной булавкой осины, потемневший чуть от хвори, которая сопровождает сей, удалённый от прочего --">