Иоланта Ариковна Сержантова - Лето будет сниться…

беды…

— Это ты наделал… фигляр! Где он?

— Кто?!

— Тот, с кем ты так страшно поступил!

— Бросил в печь! И… оскорблять меня из-за какой-то букашки, по-меньшей мере невежливо…

— Этот паук был моим товарищем!

— Да ты явно не в себе. Все честные девы обязаны пищать при виде мышей, лягушек и пауков!

— Странные у тебя представления о чести, — возмутилась девушка, и завернув широкие рукава повыше, полезла в печь, благо, её ещё не успели затопить.

Припорошённый пеплом под⁵ был пуст, на нём не оказалось ничего, кроме разве похожего на скатанный промеж пальцев комок ниток, в котором угадывался паук. Тот был чрезвычайно напуган, но при внимательном взгляде — невредим. Устроив паука у себя на ладони, девушка отошла к окошку, и, приговаривая шёпотом нечто ласковое, принялась гладить его по спинке. Тот через короткое время расслабил свои члены, и пошевелив лапами, как усами, попросил отпустить, что и было немедленно исполнено.

Девушка с грустной улыбкой проследила за тем, как паук скрылся за приоткрытой нарочно дверью в кладовую и заговорила:

— Днём я бываю занята чем-нибудь, и не успеваю понять, насколько одинока, по вечерам же, когда темнота обступает со всех сторон, мне делается немного страшно. Не помогает ни молитва, ни рукоделие, и тут, словно чувствуя моё замешательство, в комнату заявляется этот самый паук и устраивается у ног. Я поверяю ему свои тревоги, рассказываю, что делала в течение дня, думала о чём, а паучок внимает молча и делается намного легче от того…

— Ты полагаешь, насекомое разбирает человеческую речь?!

— Какая разница… Достаточно того, что он оказывается рядом в нужный час, хотя иногда мне чудится, что паук хорошо понимает меня. Лучше прочих. — Добавила девушка, и многозначительно поглядела на визави.

— Ну, теперь всё это в прошлом! Я буду рядом, тебе не придётся грустить в одиночестве. Переедем в столицу, сюда будем приезжать на лето…

— Одиноким можно быть даже в московской толпе на балу, оно не зависит от того, какое количество людей окружает, но сколь из них понимают, кто ты таков, и думают в такт порывам твоего сердца.

— М-да? Полагаешь? Ну, то пустое, за хозяйством и хлопотами, несть места баловству!

— Ты про что?

— Да про думы всякие. Это всё, известно — бабское, капризы.

— Ах, вот оно как… — Покачала головой девушка. — Будь по-вашему. Думаю, лучше, если вы теперь же уедете. Прощайте.

— Ты… «на Вы» со мной и гонишь? Отчего? Ты… Вы играете мной? Или… Что я сделал? Это не из-за такого пустяка, как паук, надеюсь?! Иначе у меня возникнут опасения об вашем душевном здоровье.

— Нет, что вы. Всё из-за вас самих. Вы напомнили мне паучиху…

— Так же приятен?

— Напротив. Вы намеревается поглотить меня, как то привыкла делать она. И, дабы оградить вас от напрасных трудов, не ездите к нам больше! С этой самой минуты я брезгаю вами. Раз и навсегда.

…Стук колёс отъезжающего экипажа, вальсирующий его ритм, неожиданно развеселил девушку. Отчего-то ей стало легче дышать, и закружилась она по комнате, отсчитывая вслух: «Раз-два-три, раз-два-три…», как некогда, недавно совсем, делала это, шаркая по паркету зала гимназии на пару с такой же как она, восторженной и наивной барышней, под строгим взглядом через пенсне классной наставницы. Теперь же за нею, не скрывая мохнатой улыбки, подглядывал из кладовой паук.

Кстати, он и по сию пору вечерами выходит послушать про житьё-бытьё девицы. Только нынче, не в пример давнего, не стесняясь забирается на туфлю, ибо знает наверное, что её никогда не пустят в ход противу него самого.

Жизнь

— Нет, ну кто так делает?! Вот все вы, мужчины, таковы, не приучены к порядку. Сперва за мамкину юбку держаться, после за подол супруги. Бросил и пошёл, а я за ним убирай!

— Да нет же, ты не поняла! Я это только потому, как спешу…

— А я по-твоему медлительна, что ли? Копуша?!

— Что ты, что ты! Я совсем не то хотел сказать…

— Так ты всякий раз чепуху говоришь! Когда ты кряду-то?! Из тебя слова клещами не вытянешь! Спросишь что — молчание мне ответом, словно воды в рот!

Расстроенный супруг понял, что прямо теперь ничего не добьётся от своей благоверной, махнул… крылом, и улетел. Он и вправду очень торопился. Неподалёку разметало ветром пряди свежескошенной травы, уже достаточно подсушенной, чтобы не испортить лукошка гнезда, но ещё довольно податливой, удобной для плетения --">