Михаил Михайлович Пришвин - Рассказы о природе

глухари. Я понял, что днём все они
гуляли по вырубке, ловили насекомых, глотали камешки, а на ночь поднялись на осины, чтобы перед
сном полакомиться своим любимым листом.
Мало-помалу, как почти всегда у нас, западный
ветер перед закатом стал затихать. Солнце вдруг
всё, со всеми своими лучами, бросилось в лес.
Я продолжил ладонями свои ушные раковины и
среди лёгкого трепета осиновых листьев расслышал звук отрыва листа, более глухой и резкий, чем
гулкое падение капель. Тогда я осторожно поднялся
и начал скрадывать. Это было не под весеннюю
песню скакать, когда глухарь ничего не слышит, поручая всего
себя песне, направляемой кудаГлухарь
то в зенит. Особенно же трудно
было перейти одну большую лужу, подостланную как будто густо осиновым листом, на самом же деле очень тинистую и
топкую. Ступню нужно было выпрямлять в одну линию с ногой,
как это у балерин, чтобы при выни-

мании грязь не чавкнула. И когда вынешь тихо ногу из грязи и капнет с неё в воду, кажется ужасно
как громко. Между тем вот мышонок бежит под листвой, и она разваливается после него, как борозда, с таким шумом, что если бы мне так, глухарь
давно бы улетел. Верно, звук этот ему привычный,
он знает, что мышь бежит, и не обращает внимания.
И если сучок треснет под ногой у лисицы, то, наверное, он будет знать наверху, что это по своим
делам крадется безопасная ему лисица.
Но мало ли что не придёт в голову человеку, чего-чего ему только не вздумается, и оттого все
его шумы резко врываются в общую жизнь. Однако
страсть рождает неслыханное терпение, и, будь бы
время, вполне бы возможным было достигнуть кошачьих движений, но срок поставлен, солнце село,
ещё немного, и стрелять нельзя. У меня сомнения
не оставалось нисколько в том, что мой глухарь сидит с той стороны стоящей передо мной осины. Но
обойти её я бы не решился и всё равно не успел
бы. Что же делать?

54

Было во всей жёлтой кроне осины только одно
узенькое окошечко на ту сторону в светлое небо,
и вот это окошечко теперь то закроется, то откроется. Я понял, — это глухарь клюет, и это его голова закрывает, видна даже бородка этой глухариной
головы. Мало кто умеет, как я, стрельнуть в самое
мгновение первого понимания дела. Но как раз
в это мгновение произошла перегрузка на невидимый сучок под ногой, он треснул, окошко открылось. И потом ещё хуже — почуяв опасность, глухарь стал хрюкать, вроде как бы ругаться на меня.
А ещё было: другой ближайший глухарь как раз
в это время съехал с ветки и открылся мне совершенно. По дальности расстояния не мог я стрельнуть в него, но также не мог и сдвинуться с места:
он бы непременно увидел. Я замер на одной ноге, другая, ступившая на сучок, осталась почти без
опоры. А тут какие-то другие глухари прилетели ночевать и стали рассаживаться вокруг. Один из них
стал цокать и ронять с высокой осины веточки, те
самые, наискось срезанные, по которым мы безошибочно узнаём ночёвку глухарей. Мало-помалу мой
глухарь, однако, успокоился. По всей вероятности,
он сидел с вытянутой шеей и посматривал в разные стороны.
Скоро внизу у нас с мышонком, который всё ещё
шелестел, стало совершенно темно. Исчез во мра55

ке видимый мне глухарь. Полагаю, что все глухари
уснули, спрятав под крылья свои бородатые головы.
Тогда я поднял онемелую ногу, повернулся и с блаженством прислонил усталую спину к тому самому
дереву, на котором спал теперь безмятежно потревоженный мною глухарь.
Нет слов передать, каким становится бор в темноте, когда знаешь, что у тебя над головой сидят,
спят громадные птицы, последние реликты эпохи
крупных существ. И спят-то не совсем даже спокойно, там шевельнулся, там почесался, там цокнул. Одному мне ночью не только не было страшно
и жутко, напротив, как будто к годовому празднику
в гости приехал к родне. Только вот что: очень сыро было и холодно, а то бы тут же вместе с глухарями блаженно уснул. Вблизи где-то была лужа, и,
вероятно, это туда с высоты огромных деревьев поочерёдно сучья роняли капли, высокие сучья были и
низкие, большие капли были и малые. Когда я проникся этими звуками и понял их, то всё стало музыкой прекраснейшей взамен той хорошей обыкновенной, которой когда-то я наслаждался.
И вот, когда в диком лесу всё ночное расположилось по мелодии капель, вдруг послышался ни
с чем не сообразный храп. Это вышло не из страха, что-то ни с чем не сообразное ворвалось в --">