Антон Ширяев - Дела кошачьи

Барсик понял и на время оставил попытки наладить контакт. Разбрелись по разным комнатам. Видя друг друга издали, меняли направление передвижения по кривой дуге — лишь бы не пересекаться. Правда, пару раз сталкивались нос к носу на кухне возле мисок. Элис, видя «незваного гостя», (который хуже татарина, как она его про себя называла), сразу начинала яростно шипеть. Барсик поджимал хвост, бочком уходил с кухни. Возвращался только после того, как Элис доедала и вылизывала миску.

Поначалу корм насыпали сразу в обе миски, и Элис успевала отведать не только своего корма, но и Барсикова. «А пусть знает наших, что ему тут не рады», — ликовала она, демонстрируя кто в доме хозяин. Но потом настоящие хозяева стали отгонять Элис от чужой миски и даже убирать её на подоконник, пока кошка не уходила с кухни. Барсика опекали и оберегали, Элис пытались вразумить: «Ну что ты как не родная, зачем шипишь на него? Пора бы уже и подружиться!»

«Подружиться? С этим толстомордым оккупантом? Да как же! Ждите да радуйтесь! Хрена лысого ему на воротник!» — Элис была совершенно непреклонна. Её раздражал новый квартирант до кончика хвоста. Ей не нравилось в нём всё, начиная с дурацкого имени. Барсик! Очень интеллектуальное имечко, каждый второй помоечный попрошайка — Барсик, а первый — Мурзик, третьего не дано. И особенно драконило его поведение. Барсик прослыл в семье ручным котиком. Он легко давался в руки, даже любил запрыгнуть к хозяевам на колени и мурчать как трактор «Беларусь», пока хозяйские руки наглаживали его вдоль и поперёк шерсти. Мало того, он лизал хозяевам носы, щёки, уши и даже руки. «Это же надо так низко пасть!» — возмущалась, глядя на эти телячьи нежности Элис.

«Я буду руки твои целовать! — веселился хозяин и подтрунивал — Вот, Элис, бери пример, как себя ласковые котики ведут, не то, что ты, злюка, надулась как мышь на крупу…»

«Мышь! Он посмел сравнить меня с мышью!» — спервa Элис хотела было напрудить ему в тапки за перенесённое оскорбление, но потом, пораскинув мозгами, сообразила, что обстановка дома для этого демарша не очень подходящая. Всё-таки Элис была уже очень мудрой, видавшей виды, кошкой.

«А ну как выгонят за порог после такой диверсии? Замена-то теперь тебе есть, вон сидит опять у хозяйки на коленях, мяучит — глаза б мои тебя не видели, позор всего семейства кошачьих, жополиз проклятый!»

Ладно, он подлизывался к хозяевам, это хоть и было низко по кошкиным меркам, но вполне постижимо, а вот чего Элис не могла понять совершенно — так это того, как Барсик переносил детские тисканья и трёпки. Он делал вид, что ему это доставляет удовольствие! А может и правда ему нравится быть мягкой игрушкой в детских руках? Бывают же на свете люди — мазохисты, почему бы не существовать извращенцам и среди котов?

Так или иначе, но кота будто бы совершенно не нервировали ни детские крики, ни посягательства. Дети обожали Барсика. Носили его на руках в прямом и переносном смысле. Дa-дa, в прямом — умудрялись носить даже как женскую сумку — за лапы вместо ремешков. И ещё на спине вместо туристического рюкзака. Бывало, вместо попугая на плече.

Барсику делали массаж, причём полный комплекс, включая полосатый хвост. С ним играли в докторa: «Барсик, открой рот, скажи «Ааааа». Дышите, не дышите». Ставили укол пластмассовым шприцом. Измеряли давление, натянув на лапу манжету детского тонометра из набора «Юный врач». Строили многочисленные домики, в которые водружaли котa то через дверь, то через окно, а то и через отверстие в крыше.

Барсика даже пытались прокатить в машине вопреки известному стишку Агнии Барто, и Барсик с честью выдержал испытание, даже не опрокинув грузовик. Он, как ошалелый, гонялся за лазерной указкой, солнечным зайчиком, игрушечной мышкой на верёвочке. Доставалось ему и от резинового мяча, и от диванных подушек, да прилететь могло всё, что угодно — особенно во время войнушек, где Барсик играл роль фашиста со всеми вытекающими последствиями…

Его выводили во двор гулять на шлейке. «Как барбоса!» — брезгливо отмечала Элис. А уж гладили и тискали его по сто раз на дню, иной раз даже за роскошные усы.

Он лишь лениво зевал, как будто говоря всем своим видом — «дети, — что с них возьмёшь? Пускай резвятся…» Мало того, сам, по доброй воле, шёл в детскую комнату и ложился рядом с лего-городом или дорогой с машинками. Поддерживал любой детский кипиш кроме голодовки. Невероятно, но, похоже, Барсик и впрямь любил --">