Марина Львовна Москвина - Дорога на Аннапурну

сказал он, — лететь в такие места на Земле!

Сидим — раздумываем, что берем, что не берем, ведь впереди сутки, и нам еще сто раз позвонит Наседкин и скажет, во сколько завтра встречаемся в Шереметьево. Поздний вечер, двенадцать — начало первого, мы собираемся ложиться спать.

Вдруг зазвонил телефон.

— Кто это — так поздно? — Лёня поднимает трубку.

Дальше я слышу, он говорит:

— Володя, ты шутишь?.. Так ведь сегодня двадцать второе, а ты говорил двадцать третьего ночью… Что «сутки с ночи начинаются не с дня»? Как — регистрация закончилась?!! Во сколько наш рейс? В час ноль пять?!!

Он кладет трубку, и мы с ним стоим окаменелые.

— Пять минут на сборы, — тихо говорит Лёня.

Как мы с ним кинемся! Как забегаем! Побросали все, что могли в рюкзаки без разбору! Напялили первое попавшееся, я влезла, босая, в кроссовки и почему-то бросилась чистить зубы, закрывшись в ванной. Лёня рвется, кричит:

— ЧТО ТЫ ТАМ ДЕЛАЕШЬ???

А сам выкладывает из рюкзака штатив от камеры.

— Я штатив не возьму, — кричит. — Лишняя тяжесть!

— Ты с ума сошел! — кричу я. — Чем мы будем обороняться от обезьян?

— Где моя соломенная шапка, — кричит Лёня, — как у Редьярда Киплинга, когда он жил в Кумаоне???

Через семь минут наш сын Серёня втолкнул нас в лифт, а еще через полминуты мы бежали ночным двором под звездным небом Орехово-Борисова в дичайших клетчатых штанах и ярчайших куртках. Из кармана у Лёни выглядывал маленький человек Никодим, которого я сшила из мягких тряпочек, а Лёня мне позировал. Мои новые кроссовки сияли в темноте серебряными катафотами, а Лёнины соломенная шапка и красный рюкзак экстремального туриста будоражили воображение подростков, пивших пиво у подъезда.

Вдруг Лёня остановился и закричал:

— Стоп! Я должен вернуться!!!

— Что??? Что такое?

— Я забыл… КАРТУ НЕПАЛА!!!

— Ни шагу назад! — я кричу. — Там как-нибудь сориентируемся!

Выбегаем на шоссе. Берем машину. Лёня водителю:

— В Шереметьево! Скорей! У нас самолет в час ноль пять.

Водитель:

— Твой самолет, парень, уже улетел.

А Лёня:

— Гони, друг! Успеешь — договоримся.

Двадцать минут первого мы мчали из одного конца города в другой со скоростью сто тридцать километров в час. Дороги, к счастью, были свободны. За Кольцевой мы понеслись так, что нам казалось, мы не касаемся колесами асфальта. В час ноль три, почти не дыша, мы взбегали на второй этаж аэропорта Шереметьево. Навстречу нам выскакивает взъерошенный молодой человек в зелененьком клетчатом пиджаке из турагентства «Кайлас» и на ходу, протягивая наши билеты, бормочет:

— Бегите к таможне. Последний рейс. Все работники Аэрофлота уже ушли. Я попробую поискать кого-нибудь, кто вам выпишет посадочный талон.

Не понимая, какая нас ждет судьба, запыхавшиеся, возбужденные, мы проходим безлюдными полутемными лабиринтами и за стеклом видим сонную таможенницу.

— Скорее, скорее!.. — зовет ее Лёня. — Самолет еще не взлетел!

— Где ваш посадочный талон? — говорит она равнодушно.

— Вам его принесут, — обещает ей Лёня. — Пропустите нас. А то Володя Наседкин, мой лучший уральский друг, не позволит поднять в небо самолет.

Вдалеке мы видим, как отчаянно мечется по залу и рвется в закрытые двери клетчатый зелененький пиджак турагента из «Кайласа». Час пятнадцать. Время идет. И ясно, что наш самолет нас ждать не будет.

Лёня встал, навалился локтями на бортик и закрыл глаза.

Я говорю:

— Лёня! Радость моя! Не переживай, полное спокойствие.

А Лёня:

— Ну, ты же сама потом будешь говорить…

А я:

— Клянусь мамой, я ничего тебе не скажу. Ни слова упрека! Это божественное провидение.

— Выходит, что Бог меня не любит?.. — спросил Лёня, чуть не плача.

— Что ты такое говоришь??? — я отвечаю. — Как можно тебя не любить?!!

В пустынные лабиринты с наглухо замурованным от нас летным полем входит наш турагент. Он медленно идет к нам и уже на почтительном расстоянии начинает разводить руки в стороны.

В полутьме я вижу только разведенные кисти рук и еще раз понимаю, какой это гениальный красноречивый жест.

— Самолет взлетел, — произносит он совершенно излишнюю фразу.

В тот миг у Лёни родились эти поэтические строки, посвященные нашему спутнику и товарищу — тряпичному Никодиму:

какой бы ни был маленький человечек

все равно не пройдет таможню

паспорта нет у него и никогда не было

--">