Мишель Пессель - Путешествия в Мустанг и Бутан

Столь же скромно и незаметно мы прошли мимо полевого госпиталя, где хозяйничал врач-европеец. Я посмотрел на него с нежностью: быть может, это последнее знакомое лицо, которое я встречу в пути. Я оставлял позади не только западную цивилизацию — я нырял в другую эпоху, углублялся в неведомый район высочайших на свете гор. Отныне ни «Грамматика» Белла и никакая другая книга не могли мне помочь.

Если бы, подобно Таши, я мог не думать о будущем!

…Мы шли через пригород, как вдруг я увидел подозрительно знакомую кучу ящиков, корзин и снаряжения, лежащих на обочине. К своему ужасу, я убедился, что это были мои вещи. Они валялись в придорожной пыли, и никто их не охранял.

Где же Калай? Где Канса? Где носильщики?

Ответ я получил полчаса спустя, когда, широко улыбаясь, появились мои люди. Они сказали, что остановились «перекусить»…

Мне бы хотелось описать первый день похода из Покхары в героических тонах. Увы, это не отвечало бы истине. Он не был похож на стремительный марш-бросок. Носильщики ползли со скоростью улиток, и я не мог их упрекнуть, поскольку сам нес в руках только шляпу.

Когда ноги стали гудеть и в голове надсадно застучала мысль о такси, я просто сел на обочину, раздавленный мыслью, что это только начало; все перевалы еще впереди, а расстояние, которое мы прошли туда, придется одолевать и обратно. С тайной надеждой я спросил Таши, не устал ли он, — тогда было бы легче переносить боль в собственных ногах. Тот коротко ответил: «Нет. С чего бы?».

Солнце прожигало насквозь, и мне понадобились стоические усилия, чтобы любоваться пейзажем. Он не изменился со времен Марко Поло.

— Кипо ре (красиво)? — окликнул я Таши.

— Шита кипо (очень красиво), — ответил тот с улыбкой.

Мы завели разговор о дороге, о нашем маленьком караване, потом перешли на «жизнь вообще».

Таши считал свое нынешнее существование из рук вон плохим. Он верил в перевоплощения душ и полагал, что прожил уже несколько более удачных жизней, но эта с самого начала оказалась несчастной.

Таши воплотился 21 год назад в деревне шерпов амдо. Семья его исповедовала религию бон, одну из древнейших в Центральной Азии; она зародилась задолго до появления Будды. В основе религии бон лежат многочисленные мифы и верования в колдовство и магию, которые были распространены не только в Азии, но и в дохристианской Европе.

Однажды, гуляя по узеньким, замощенным кирпичом уличкам непальской столицы, я обратил внимание на крохотное кафе, в котором собирались тибетские беженцы. Я зашел туда, дабы испробовать действенность моих американских уроков и чтения Грамматики Белла.

В полутемной комнате, отделенной от улицы занавеской, за низкими деревянными столиками сидели тибетцы. На некоторых были классические халаты темно-бордового цвета и высокие сапоги, на других — куртки с множеством молний, на третьих — западная одежда по тогдашней непальской моде. Там я познакомился с Таши. Мы сразу же подружились. Много вечеров мы провели за маджонгом в кафе, ставшем, как я выяснил, главным местом встреч шерпов амдо. Таши знал немного хинди, и поначалу беседы наши проходили скованно. Но постепенно я научился бегло говорить по-тибетски, и все стало на свои места.

А когда через полгода хлопот я получил долгожданное разрешение на поход в Мустанг, выяснилось, что мой старый друг антрополог не может сопровождать меня, и я остался один. Тут-то Таши и вызвался стать моим спутником. Его мать категорически возражала против дальнего путешествия. Что ж, ее волнение можно было понять: потерять мужа, расстаться бог знает насколько с младшим сыном и теперь провожать в опасный путь старшего — это уж слишком!

Но Таши крепко стоял на своем.

Мустанг — настолько маленькая область, что для нее не нашлось места даже в Британской энциклопедии. Тамошнего короля индийцы называют раджой, но подлинный его титул — Ло гьялпо («гьялпо» — по-тибетски «король», а «Ло» — местное название Мустанга). Вполне возможно, там не окажется' ничего интересного, кроме нескольких заброшенных деревень. Но с другой стороны, есть шанс открыть мир, само существование которого долго ставилось под сомнение.

Мы шли, окруженные запахом мокрой глины и таинственными тенями, сгущавшимися в сумерках. Я спросил Таши: «Ты боишься смерти?» К большому удивлению, он рассмеялся:

— Так или иначе, все ныне живущие через девяносто девять лет умрут.

И добавил:

— Выходит, --">