Жак-Ив Кусто - В мире безмолвия

уравновешивая рост наружного давления. Через тонкую ткань легкого это контрдавление передавалось в кровь и немедленно распределялось по всему организму. В мозг не поступало никаких сигналов, которые говорили бы о возросшей нагрузке. Я чувствовал себя превосходно, если не считать легкого болезненного ощущения в среднем ухе и улитке. Я несколько раз глотнул, как это делают в самолете, чтобы открыть евстахиевы трубы; боль исчезла. (Я никогда не ныряю с затычками в ушах – это очень опасно. Такие затычки оставляют между собою и барабанной перепонкой воздушную подушку. Когда давление в евстахиевых трубах возрастает, воздух напирает изнутри на перепонки с такой силой, что может разорвать их.)

Мною овладело чувство особой приподнятости. Вот я достиг дна. Целая стайка камбал, круглых и плоских, как тарелки, плыла среди нагромождений камней. Я глянул вверх – там мутным зеркалом светилась поверхность моря. В центре моего стеклянного окошечка виднелся маленький – не больше куколки – четкий силуэт Симоны. Я помахал рукой – куколка замахала в ответ.

Потом мое внимание привлек выдыхаемый воздух. Сплющенные напором плотной среды, воздушные пузырьки постепенно росли в объеме, поднимаясь в слои с меньшим давлением, но сохраняли причудливую форму. Они тянулись из регулятора непрерывной цепочкой, скрашивая мое одиночество. Я подумал о том, какое важное значение будут иметь для нас в дальнейшем эти пузыри. Покуда они продолжают булькать на поверхности, внизу все в порядке. Исчезнут пузыри – начнется беспокойство, спешные розыски, мрачные предположения.

Я поплыл над камнями и нашел, что вполне могу сравниться с камбалами. Плавать на рыбий лад, горизонтально, было наиболее естественным методом передвижения в среде, превосходящей воздух по плотности в восемьсот раз. Это было словно в грезах: я мог остановиться и повиснуть в пространстве, ни обо что не опираясь, не привязанный ни к каким шлангам или трубкам. Мне часто снилось раньше, что я лечу, расправив руки-крылья. И вот теперь я парил в самом деле, только без крыльев. (После первого "полета" с аквалангом я уже больше никогда не летал во сне.) Я представил на своем месте передвигающегося с большим трудом водолаза с его громоздкими калошами, привязанного к длинной кишке и облаченного в медный колпак. Мне не раз приходилось наблюдать, как напрягается водолаз, чтобы сделать шаг: калека в чужой стране. Отныне мы сможем проплывать милю за милей над неизведанным миром, свободные и ничем не связанные, чувствуя себя как рыба в воде.

Я совершал всевозможные маневры: петлял, кувыркался, крутил сальто. Вот я стал вверх ногами, опираясь на один палец, и расхохотался сам. Странно прозвучал этот смех под водой. И что бы я ни выдумывал, воздух поступал ровно и бесперебойно. Я парил в пространстве, словно перестал существовать закон тяготения. Совершенно не двигая руками, я мог развивать скорость до двух узлов. Вот я поднимаюсь вертикально вверх, обгоняя собственные пузыри, а вот опять спускаюсь на глубину шестидесяти футов. Мы часто бывали на этой глубине и без дыхательных аппаратов, однако не знали, что ожидает нас ниже этого рубежа. Каких глубин сможем мы достичь с помощью чудесного аппарата?

Прошло уже пятнадцать минут с тех пор, как я покинул берег маленького залива. Регулятор продолжал неутомимо шепелявить что-то; запас воздуха позволял мне оставаться под водой около часа. Я решил не подниматься, пока не замерзну. Меня привлекали расщелины, которые до сих пор дразнили нас своей недоступностью. Я проник в темный тесный тоннель, задевая грудью дно; воздушные баллоны стукались с легким звоном о свод. В подобных случаях человек находится во власти двойственного чувства. С одной стороны, его манит к себе загадка, с другой стороны, он помнит о том, что наделен здравым смыслом, который способен сохранить ему жизнь, если только им не пренебрегать. Меня прижимало к своду тоннеля: израсходовав треть запасенного воздуха, я несколько потерял в весе. Разум подсказал мне, что подобное безрассудство может привести к повреждению соединительных трубок. Я повернул и поплыл на спине обратно. Весь свод грота был усеян омарами на тонких ножках, напоминавшими огромных мух. Их головы и усы были обращены в сторону входа. Я старался дышать осторожно, чтобы не задеть их грудью.

…Там, наверху, – живущая впроголодь оккупированная Франция. Я подумал о сотнях калорий, которые ныряльщик теряет в воде; --">