Олег Николаевич Ермаков - Вокруг света

пропеть свою песню – наверное, холодом свело клюв, – спикировал стремительно на землю. Зато на торфяной равнине за холмом бормотали тетерева, а со стороны Воскресенского леса неслись клики кукушек, звучные, как удары колоколов, и где-то дятел нашел вибрирующий сук и рассыпал по нему свои гулкие шары. И я увидел лес в солнечном озарении, светящийся молодой – и как будто вечной – зеленью дубов и берез. Дробь дятла раскатывалась по нему от края и до края, создавая звуковой образ леса – просторный, крепкий, терпкий. Камень за моей спиной сиял, на лице я уже чувствовал тепло солнечных лучей. И понимал, что запись словами не сможет передать всей силы и радости и глубины этого утра. Бессилен здесь был бы и фотоаппарат. Это утро надо было бы записывать нотами, текучими, как роса, и такими же чистыми.

Но все-таки некий бледный образ мне удалось поймать.

Да, конечно, Воскресенский лес – весенний.

И, приближаясь к нему в октябре, я это понимал особенно ясно.

Еще издали увидел среди выбеленных солнцем и дождями трав черные столбы и одинокую яблоню – все, что осталось от последнего воскресенского двора. Здесь жила старуха, которую мы называли на индейский или еще какой-то заморский манер Я-Передумала. Примерно с середины девяностых годов в Воскресенске остался последний жилой дом. Обитала в нем одна старая женщина. К ней, к ее избе, тянулись провода через Арефинские холмы от деревни Труханово и здесь заканчивались. По весне можно было видеть, как пожилой мужик в светлой рубахе пашет огород. Конь был из Труханова, возможно, и пахарь оттуда же, если не родственник, сын. Как-то на дороге мы повстречали эту старуху; задыхаясь от торопливой ходьбы, она спросила, не видали мы коня. Мы ответили, нет. «Ну, сбёг в Труханово!» – горестно воскликнула она и заковыляла дальше.

Она, конечно, не признала в нас путников, что постучались в ее дверь ненастным летним вечером. Давно это было, лет пятнадцать назад. А мы-то этот вечер и день хорошо помнили и звали старуху Я-Передумала.

Это был второй день похода после моей службы. Можно сказать, тоже первый поход. И почти по тому же маршруту, что и тот, o котором я уже рассказывал, только теперь шагали мы в противоположном направлении, со стороны Доброминских лесов. Доехали до одного полустанка на пригородном поезде и пошли. Вдвоем с Вовкой, третий наш товарищ еще служил в Даурской степи.

Я рассказывал о пыльном Газни и, честно говоря, не мог очнуться. Реальность берез слепила глаза. Днепровский ветер был густ и мягок, насыщен духом цветущих трав, воды, болот и солнцепеков. В Газни дули другие ветра. Казалось, меня пинком вышибли откуда-то из вертолета, как во сне, и я погрузился в фантастические травы. Иногда мелькала мысль, что мы как-то странно убегаем: неторопливо, сбрасывая рюкзаки в тени зеленых деревьев, усаживаясь на траву и закуривая. Курил я много и взахлеб. И рассматривал листву. Она была удивительно разнообразной – множество оттенков зеленого. Зеленый цвет здесь царил. И его питали щедрые воды. Воды вокруг было много. Справа мощно струился Днепр в песчаных и глиняных берегах, среди ивовых валов, дорогу нам пересекала речка Вопь, на ней мы и заночевали, выпили вина. Сидели допоздна у воды, жгли костер, поглядывали на звезды. Да вот, и костер можно было разводить, не таясь. На Вопи крякали утки.

А на следующий день к полудню небо заволокло, и посыпался мелкий сперва дождь, мы не останавливались, думая успеть дойти до Воскресенского леса; повстречали хлебовоза, он ехал от Белкина, пожилой мужик в брезентовом плаще на телеге с маленькой будочкой, в которой и хранился хлеб. Вовка вспомнил рассказ тетки Кати из Долгомостья о таком же хлебовозе, дорогу которому заступили кабаны, и он откупался от них буханками, а скорее всего, пропил и свалил вину на диких животных. Дождь усиливался, но было тепло, и мы шагали по пустынной дороге, не останавливаясь. А вскоре нас лупцевал настоящий ливень, тучи с грохотаньем рвали молнии. Слева и справа расстилались поля, засеянные рожью, овсом, – негде поставить палатку, и мы упорно шли дальше. Уже приуныли. И вдруг увидели зайца. Серый кувыркался, съезжал по глине ухабов, шлепал в воде лапами, явно веселился, и гроза ему нипочем. Мы рассмеялись. Заяц нас не слышал… но уловил порыв ветра и ударил прямо по дороге, мелькая «зеркальцем» --">