Игорь Павлович Рубан - Льды. Люди. Встречи

темное. Жди, пожалуй!

— Ну, а если мимо, в Хатангу, завезем? Вам веселее будет?

— Тоже, конечно, лихо! Скажите, а служебную почту в штаб вы здесь оставляете или с собой берете?

— Берем пока. Но почта не люди.

— Тогда я лечу с вами.

— Дело ваше, рискуйте.

Глядя на меня, бухгалтер с семьей тоже решает продолжать полет. Взлетев, вскоре входим в туман. Иллюминаторы застилает серая мгла. В самолете темнеет, и через некоторое время идем на посадку. С хрустом пробежав по прибрежной гальке, останавливаемся, далеко не долетев до цели. "Все! — выходя из пилотской кабины, говорит экипаж. — Приехали!" Наши вещи, почта выгружаются, и машина прямо с места идет на взлет, исчезая в сырой мути. Мы остаемся одни возле домика и недостроенной избушки. Сквозь дождевую пыль, сыплющуюся с низкого, мокрого неба, виднеются выжатые половодьем на берег глыбы льда и за ними, на конце косы, силуэты двух зачехленных самолетов. Ни души. Пусто, холодно и промозгло. В полной тишине слышен только звон осыпающихся со льдин граненых и длинных, как свечи, кристаллов льда. Вещи и почту заносим в домик. В нем сухо, пахнет жилым и относительно тепло. Как могу, помогаю устроиться своим спутникам. Настроение у них неважное. Пошутив, что белые медведи нас не съедят, выхожу на улицу. Пусть в тепле посидят, успокоятся и дочку покормят. Дергаться бесполезно. Не зима и не в голой мы тундре. Вон поблескивают наполненные водой свежие следы людей. Видимо, они еще сегодня ушли на речку с мудреным названием, в переводе означающим "Река, где поп утопился". В такую сырость ушедшие должны скоро вернуться, а, судя по следам, их много туда пошло. Вероятно, это ледовая разведка. Погода для осмотра льдов дрянь, и, наверное, экипаж сагитировал хозяина "аэропорта" сходить рыбки промыслить.

Дошел по косе до самолетов и вижу, что не ошибся. Вот этот сел недавно. Чехлы на моторах еще местами сухие. Забрался под крыло от мороси и замечтался. Кажется, оглянись — и увидишь рядом своих товарищей по прошлой экспедиции…

Неожиданно в тумане показывается группа непризрачных, настоящих людей. Среди них человек, выше всех на голову, окликает:

— Художник! О чем на дожде мечтаем? Как сюда попали?

— Константин Константинович! Здравствуйте! Я в штаб с рейсового. Погоды ему не дали. А вы как тут?

— А я с Мишей на ледовой разведке, лечу к себе на "Ермак". Вы ведь Михаила Яковлевича знаете? Вон он нас догоняет.

— Здравствуйте, Михаил Яковлевич! У меня тут подопечная семья с дитем. Летят по вербовке. Захватите по пути. Они в домике, и там же еще почта с рейсового оставлена. Для вас-то, ледовой, это не погода!

— Не погода! Не погода! Мужикам рыбки хотелось подбросить. Нанесло вас тут с пассажирами. Что теперь делать? С дитем, говоришь? Ну, пойдем, запросим погоду. Как у них там? Может, примут, — ворчит Михаил Яковлевич, справедливейший человек. Чего только не пережил он за свою летную жизнь, но всегда уравновешен. Вывести его из себя может только неправда. Согрешившего он беспощадно выбрасывает из числа своих друзей, как какую-нибудь сломанную и ненужную деталь.

Говорят, что хорошим людям природа сочувствует, и экипаж получает добро. Пока расчехляют и прогревают моторы, у нас тоже приподнимается туман. Посветлело, и мы взлетаем. Идем по прямой — галсами, низко, порой переходя на бреющий полет, все время осматривая снежно-белое замерзшее море. Гидролог за своим столиком у блистера ставит на карте условные знаки. По ним в штабе прочтут ледовую обстановку. Ее сейчас там уже ждут для открытия навигации. Константин Константинович тоже весь внимание. Прильнув к иллюминатору, он только изредка бросает короткие реплики.

В самолете от дополнительных баков с горючим чуть пахнет бензином. Равномерный гул моторов убаюкал девочку, и она безмятежно спит на разложенном спальном мешке. Дремлют успокоившись и ее родители. Однообразно тянется время. Наконец показываются суда, домики поселка, и наша недавняя вынужденная посадка, сжавшись в маленький дорожный эпизод, врезается в память, как первая страница рабочего дневника моей командировки. Садимся, нас ждет грузовая машина, а семью бухгалтера — вездеход. Расстаемся.

В штабе новый начальник. Я вижу его в первый раз. Окончив служебный разговор, Константин Константинович представляет меня. После наступившей паузы слышу:

— Что? Художник? Хватит с нас прошлогоднего писаки! Люди работать будут, а он пассажиром --">