Геннадий Иванович Дмитриев - Я был капитаном Фицроем

Посадку объявили, толпа пассажиров двинулась к перрону, на котором ожидал нас «боинг» какой-то американской авиакомпании, но перед самым самолетом нас остановили и вернули обратно в здание аэровокзала. Кто-то позвонил и сообщил, что в самолет заложена бомба, придется ждать, когда приедут саперы и обследуют самолет.

— Дурдом какой-то, — возмущенно сказал я женщине, стоявшей справа среди толпы пассажиров.

Она посмотрела на меня спокойным осуждающим взглядом и тихо спросила:

— А Вы сами когда-нибудь были в дурдоме?

— Да как-то не пришлось, — ответил я смутившись.

— А я тридцать лет проработала врачом психиатром в психоневрологической клинике.

— Простите, так, вырвалось, — ответил я, смутившись еще больше.

— Не извиняйтесь, сравнение с дурдомом — привычные стереотипы, а я там познакомилась с человеком, который стал мне очень дорог, он не был болен, его держали там по политическим соображениям.

— Диссидент? Это было в советские времена?

— Нет, диссидентом он не был, все сложнее, да и было это не так давно.

Примерно через час прибыла команда саперов, весь самолет обыскали, но бомбы нигде не нашли, чья-то злая шутка стоила авиакомпании немалых денег, а пассажирам и членам экипажа нервного напряжения. Нас снова пригласили на посадку. По случайному стечению обстоятельств, хотя сейчас я убежден, что произошло это не случайно, мое место оказалось рядом с местом этой женщины, врача-психиатра.

Она сидела справа от меня у иллюминатора. Загудели моторы, самолет тронулся и начал выруливать на взлетную полосу. Я посмотрел в иллюминатор, как убегают под крыло синие огни рулежной дорожки, и взгляд мой коснулся профиля соседки, очерченного лучами заходящего солнца на фоне овала стекла. Отсвет заката, промелькнувший в иллюминаторе при развороте самолета, заиграл в ее волосах золотистым цветом, на мгновение создав великолепный портрет, достойный кисти великих художников. Высокий лоб, ровный, с легкой горбинкой нос, плотно сжатые губы. Взгляд мой задержался на этом портрете, нарисованном последними лучами заходящего светила и дополненном моим воображением. Она обернулась, взгляд ее казался печальным, пронизанным какой-то невысказанной грустью, не той, что видится в глазах людей, навсегда покидающих родину, а иной, присущей некоторому типу людей с самого рождения, придающей выражению лица особую нежность и серьезность, не скрываемую даже улыбкой.

— Раз уж суждено нам вместе коротать время от взлета до посадки, то, пожалуй, нужно познакомиться, — сказал я и назвал свое имя.

Так мы познакомились, ее звали Марией Петровной.

— Впервые летите в Штаты? — спросила она.

— Да, первый раз, меня пригласил друг, одноклассник.

— Я в Америке уже бывала, но мне дальше, на острова Карибского моря.

— Частная поездка или деловая?

— Скорее частная, хотя… Я еду туда по просьбе человека, о котором говорила Вам. Это его последняя просьба, его больше нет в живых. Вам покажется странным. Вы верите в реинкарнацию?

— Мне приходилось читать о случаях, когда человек, при определенных обстоятельствах вспоминал свою прошлую жизнь. Но сам я ничего из прошлой жизни не помню, если она конечно была. Вопрос не в том, верить или не верить, многих явлений мы никогда не видели и не ощущали, но мы точно знаем, что они существуют. Мы видим само явление, но не можем его объяснить, возможно, это душа, нашедшая новую телесную оболочку, а возможно и нечто иное.

— Это хорошо, что Вы меня понимаете, тогда я смогу Вам рассказать, — она посмотрела на меня. Самолет уже вырулил на взлетную полосу, двигатели взревели, и во взгляде моей новой знакомой появилось некоторое напряжение.

— Боитесь летать на самолетах? — спросил я.

— Да не то, чтобы боюсь, перелеты переношу спокойно, но моменты взлета и посадки несколько напрягают. — ответила она, — А Вы, я вижу, спокойны, Вам часто приходилось летать?

— Нет, когда-то летал в командировки, на отдых, но это давно, еще в советское время, а со времен развала Союза и исчезновения советской авиации, на борту авиалайнера я впервые.