Жюль Верн - Пять недель на воздушном шаре

привлекательность этому лицу. Руки были несколько длинные, а походка изобличала хорошего ходока.

Вся фигура доктора дышала таким спокойствием и такой серьезностью, что не могло быть и речи о какой-нибудь, даже самой невинной, мистификации.

Поэтому крики «ура» и аплодисменты замолкли лишь тогда, когда доктор Фергюссон любезным жестом попросил дать ему возможность говорить. Тут он направился к приготовленному для него креслу и, став подле него неподвижно, с устремленным на собрание энергичным взглядом, поднял к небу указательный палец правой руки и произнес всего одно слово:

— Excelsior!^[1]

Ни одна речь в парламенте никогда не имела такого бурного успеха, как это брошенное доктором Фергюссоном слово. Оно совершенно затмило и самый доклад сэра Френсиса М. Доктор показал себя человеком одновременно великим, скромным и осторожным. Все положение дела он умудрился охарактеризовать единым словом: «Excelsior».

Старый командир судна, сразу перешедший на сторону необыкновенного человека, немедленно потребовал, чтобы речь доктора Фергюссона была «полностью» напечатана в «Известиях Лондонского географического общества».

Но кто был этот доктор Фергюссон и какому делу собирался он себя посвятить?

Отец молодого Фергюссона, честный капитан английского флота, с самого раннего возраста приучил сына к опасностям и приключениям своей профессии. Славный мальчик, по-видимому никогда не знавший, что такое страх, рано проявил живой ум, исследовательские способности и удивительную склонность к научной работе; кроме того, он обладал редким умением выходить из затруднительных положений. Ничто никогда не ставило его в тупик; даже первое обращение с вилкой, обыкновенно так затрудняющее малышей, было ему нипочем. Рано пристрастился он к чтению книг о смелых похождениях и изысканиях. Со страстью изучал он открытия, ознаменовавшие первую половину девятнадцатого века. Он мечтал о славе Мунго Парка, Брюсса, Каллье, Левальсена и, наверное, не мог немного не помечтать о славе Робинзона Крузо, рисовавшейся ему не менее заманчивой. Сколько чудесных часов провел мальчик с Робинзоном на его острове Жуан Фернандец! Юный Самуэль порой одобрял действия одинокого матроса, порой не соглашался с его планами и проектами. Ему казалось, что на его месте он поступил бы иначе, быть может лучше, и во всяком случае — не хуже его! Но уж наверно он никогда не покинул бы этого благодатного острова, где Робинзон был так счастлив. Нет! Никогда! Даже если бы ему, Самуэлю, предложили стать первым лордом Адмиралтейства!^[2]

Можно представить себе, как развились все эти наклонности мальчика в условиях его приключенческой жизни во всех частях земного шара! Отец его, будучи сам образованным человеком, не преминул развить живой ум сына серьезным изучением географии, физики, механики, а также познакомил его в общих чертах с ботаникой, медициной и астрономией.

Когда почтенный капитан Фергюссон скончался, сыну его Самуэлю было двадцать два года, и он уже успел совершить кругосветное плавание. После смерти отца он поступил на службу в бенгальский инженерный корпус, где и отличился в нескольких сражениях.

Но жизнь солдата была не по душе молодому Фергюссону: не стремясь сам командовать другими, он в то же время и не желал никому подчиняться. Он вышел в отставку и, то охотясь, то составляя гербарий, из Калькутты добрался до Сюрата, на севере Индостанского полуострова. Фергюссон, надо сказать, считал это путешествие простой любительской прогулкой.

Из Сюрата он отправляется в Австралию и здесь в 1845 году принимает участие в экспедиции капитана Стурта.

Около 1850 года Самуэль Фергюссон возвращается в Англию. Охваченный более чем когда-либо страстью к открытиям, он сопровождает до 1853 года капитана Мак Клюра в его экспедиции, обогнувшей американский континент от Берингова пролива до мыса Фарвеля.

Фергюссон удивительно переносил все климаты и все трудности, встречаемые на пути. Прекрасно чувствовал он себя среди самых тяжких лишений. Это был тип настоящего путешественника, чей желудок сжимается и расширяется сообразно обстоятельствам, чьи ноги укорачиваются и удлиняются в зависимости от импровизированного ложа, на котором он может в любой час дня заснуть и в любой час ночи проснуться.

Поэтому совсем не удивительно, что наш неутомимый путешественник с 1855 по 1857 год исследует в обществе братьев Шлагинтвейт --">