Э В Хайне - Ожерелье голубки

обеих рук и одной ноги. Его внутренности клочьями висели между досками моста. Зрелище оказалось настолько жутким, что слуги забросали песком труп, а отрубленные члены сбросили в Дунай.

Герцогу уже невозможно было помочь. Он погиб смертью, которую считали самой ужасной. Без подготовки, без исповеди и последнего причастия жестокий рок вырвал его из жизни. Мертвого накрыли плащом. Он лежал навзничь на досках в ожидании подобающих ему почестей. Никто не проронил ни слова.

Кто этот юный убийца? Зачем он совершил преступление?

Людовик не был тираном. Подданные любили его. Был ли это поступок сумасшедшего? Или убийца действовал по поручению более высокопоставленной особы? Имелись ли у него сообщники среди спутников герцога? Почему они так поспешно казнили преступника? Может, испугались, что под пытками он назовет их имена? Что было написано в письме, которое незнакомец хотел передать герцогу? Люди тщетно искали его. Может, он выбросил его в реку? Или кто-то уже взял его себе?

Наконец труп положили на телегу, запряженную двумя вороными, и повезли по городу, погруженному в туман и уныние, мимо серых крепостных стен, изъеденных временем, мимо театральных подмостков. Дощатые заборы, повалившиеся, с дырами, как ухмыляющийся беззубый рот старика. Камышовые крыши, кривые, часто слишком большие на покосившемся фахверке, – шутовские колпаки на головах детей. И кругом лестницы, мосты, арки, переходы, потому что весь город стоял на каналах. На улочках сушились залатанные сети. Рыба – основная пища бедняков – водилась здесь в изобилии. В незастекленных глазницах окон теснились цветочные горшки, тусклые, не покрытые глазурью глиняные черепки. Белье сушилось на ветру рядом с вязанками лука, вяленой рыбой и пучками зелени: валерьяны, огуречника и садового чабреца.

Город гордо простирал к небу башни: оборонительные, сторожевые, башни тюрьмы и ратуши, но выше всех вздымались колокольни собора, которые звонили теперь по умершему.

В тот же день на всеобщее обозрение выставили отрубленную голову убийцы. Но это происходило не как обычно перед городскими воротами, а на площади за ними; голову постоянно возили с места на место, чтобы замедлить стремительное разложение. Ее насадили на копье. Открытые глаза были тусклыми как глаза речной рыбы, не проданной в день ловли. Два стражника стояли рядом день и ночь, чтобы оградить голову от гнева жителей Кельгейма и жадности воронья.

Барабанщик сообщал глазеющему народу, что вознаграждение в размере четырех фунтов геллеров серебром ждет того, кто сможет назвать имя и происхождение убийцы.

На Lamberti через городские ворота Кельгейма прискакали четыре духовных лица. То были аббат Ба-бо из Бибурга и аббат Сильвестр из Вельтенбурга, в сопровождении двух тамплиеров – Доменика Арагонского и Фердинанда ле Форта.

Когда рыцари проезжали мимо головы, насаженной на копье, у Доменика вырвался из груди такой дикий крик, что лошадь испугалась и сбросила его.

Ночью, безлунной и ветреной, оба тамплиера вернулись. В свете факела они рассмотрели голову, ощупали окровавленные волосы и заглянули в раскрытый рот.

На шее повыше того места, где голову отделили от туловища, они обнаружили на коже цепочку загадочных уколов.

- Что за странные рубцы?

- Кажется, будто их выжгли.

- Нет, скорее похоже на укусы… следы укусов вампира или когтей дьявола.

Мужчины перекрестились.

- Вы знаете его? – спросили стражники.

- Боже упаси нас от этого, – ответил Доменик, юный рыцарь Храма.

Когда они возвратились на постоялый двор, он сказал:

-Я узнал его сразу. Клеймо Бафомета под волосами на затылке…

- Я тоже это видел. Нет сомнений.

- Но странные рубцы на шее… что они должны означать? Их нанесли раньше, чем он умер. Они уже зарубцевались. Я раньше не видел ничего подобного.

- Боже мой, как и никто из нас. Может ли такое быть? Это невозможно.

- Stultorum plena sunt omnia. Мир полон безумия.

* * *

В дне езды от Парижа, в твердыне тамплиеров Жизор, Fratres capellani, духовные братья ордена, закончили утреннюю мессу во имя Божье. Fratres mili-tes, тамплиеры, которые главным образом были обучены ратному искусству, оседлали в стойлах коней для легкой атаки, с которой начинались ежедневные военные занятия. Fratres servientes, «братья служащие» – ремесленники, уже с восходом солнца были за работой, пользуясь сухой погодой. На крыше трапезной стучали --">