Тимофей Николаевич Чернов - В те дни на Востоке

— Вот еще одна, — подала Маша.

Эта была потолще. В лучах багрового диска ясно проступали слова «Солнце светит с Востока».

— Неужели он сам написал?

— Говорят, плагиат. А потом ему помогал бывший журналист Родзаевский. Не слышали об этом человеке?

— Это который создал фашистскую организацию.

— Посмотрите вот еще журнал «Рубеж», а я пойду, позвоню в больницу.

Померанцев одиноко метался в своей палате, как обложенный со всех сторон зверь. Рана уже не беспокоила его, через неделю мог выписаться. Но куда идти?! Может, явиться к Винокуровой? Александра Петровна не выдаст его, потому что сама замарана. Может, она знает об Охотине и Кутищеве — где они. Наконец, посоветует, что ему делать.

Он подошел к раскрытому окну, сел на подоконник, мрачно задумался. По улице ехали в открытом кузове солдаты, громко распевали «тачанку». Ему тоже хотелось быть среди них, петь песни и не бояться за свою жизнь. Вспоминались однополчане. Кого-то, может, уже нет в живых, а кто-то прославился. А что с его земляком Арышевым? Если жив, то готовится к демобилизации, поедет в Томск. А вот для него Томск заказан. Ему нельзя туда ни сегодня, ни завтра, никогда. И ничем не загладить, не смыть свое преступление. И мать, видно, известили о его поступке, и она, наверно, тоже где-то мучается…

По тротуару шел офицер в гимнастерке с полевыми погонами. Рядом с ним два солдата с автоматами. Что-то было знакомое в быстрой походке и высоко поднятой голове офицера. «Арышев, может, померещилось?» Иван закрыл глаза и снова взглянул. «Точно! Толька! Старший лейтенант уже. Куда это он?» Офицер свернул с тротуара и направился к воротам больницы. «За мной! Все. Конец!»

Померанцев вскочил с подоконника, подбежал к койке и упал. Как тогда на заставе, ткнулся в подушку, застонал. Что делать? Что делать? Вот он, миг расплаты. Никуда от него не уйти. Кругом беспросветный мрак. Рука привычно потянулась к поясу. Но пистолета не было. «Окно, окно», — стучало в сознании. Он подбежал к окну, глянул с третьего этажа. Далеко внизу пестрел плиточный тротуар. И почему-то не страшно стало, что высоко. Даже лучше — сразу, без мучений.

За дверью послышались голоса. Иван сидел на подоконнике, не отрывая взгляда от двери. Хотелось убедиться, кто войдет, и уже тогда…

В двери показался врач, а за ним — Арышев. На миг Померанцев поймал его взгляд, плотно сжатые губы и, откинув голову назад, опрокинулся через подоконник головой вниз…

Эпилог

В августе 1946 года в Москве состоялся судебный процесс над руководителями русских белогвардейских организаций в Маньчжурии. На суд были представлены: Семенов, Родзаевский, Власьевский, Бакшеев, Шепунов, Михайлов, Ухтомский, Охотин.

Атаман сидел первым от края. Он был в штатском, при галстуке. Но это не скрашивало жестких черт его облика. Под крутыми мшистыми бровями прятались в узких щелках глаза, не знавшие жалости и состраданья. Тупой подбородок еще больше заплыл и скрывал короткую шею. Когда его спрашивали, он быстро вскакивал (сказывалась многолетняя муштра и угодничество перед японцами), отвечал тяжелым, глухим голосом: «подверждаю» или «не помню».

Но советские люди хорошо помнили все злодеяния, которые чинил кровавый палач в Забайкалье и вытаскивали, как из черного омута, один преступный факт за другим. В душе атамана, казалось, не должно бы остаться светлой капли от многочисленных человеческих жертв. Однако в своем последнем слове он просил сохранить ему жизнь.

— Вина моя перед Советской Россией велика. Но я бы мог искупить ее честным трудом. Я являюсь неплохим специалистом по коневодству.

Седые усы его шевелились, глаза воровато бегали по залу, ища сочувствия. Впервые он заговорил о хозяйственных, а не о военных делах и, быть может, почувствовал на собственной шкуре, как дорога человеку жизнь, которую он беспощадно топтал и истреблял…

Словно уж, выкручивался фашист Родзаевский, махровый антисоветчик, искусный интриган. Он пускал в ход свое красноречие, лишь бы облегчить тяжкий груз вины. В последнем слове говорил, как на трибуне, с пафосом и жестами.

— Я много передумал за это время и пришел к ясному выводу, что единственно верным социальным учением является учение Маркса, Энгельса, Ленина. Блестящим воплощением в жизнь этой разумной теории стало созданное Лениным советское --">