Григорий Андреевич Кроних - Великолепная четверка

препятствием для отступления основной силы. Поняв это, командир приказал: «Вперед!» Но враги ощетинились винтовками да саблями и стояли, зная, что с каждой минутой будет слабнуть напор красных. Лишь малая кучка бойцов во главе с командиром, сжимавшим в одной руке маузер, а другой размахивавшим шашкой, прорубилась из балки. Но тут и пропали: окружили их казаки Лютого и кого застрелили, кого в плен взяли. А самого командира ударом приклада сбили с коня…

Заслышав стрельбу, четверка ребят пришпорила коней, самым быстрым аллюром понеслась к месту боя, но не успела. Отряд был уничтожен в хорошо организованной засаде, командир схвачен. Им не оставалось ничего, кроме как снова красться сзади — теперь уже за победителями.

Друзья видели, как загораются хаты крестьян, подозреваемых в связях с партизанами, как вешают их на площади вместе с пленными красными бойцами. А командира привязали к комлю опаленного близким пожаром кривого клена. Бушлат с него сорвали, окровавленная тельняшка свисала лохмотьями с широких плеч. Мускулы рук вздувались буграми, но веревки крепки — не разорвать. Взгляд исподлобья суров и спокоен.

Натешившийся вволю казнями, подошел к нему довольный Сидор Лютый. На правом запястье его висела нагайка, на боку — кобура маузера, с этими игрушками он не расставался никогда.

— Ты, может, сказать чего хочешь? Или попросить о чем-нибудь? — спросил Сидор.

Связанный командир плюнул в лицо сотника и гордо отвернулся.

— Собака красная! — Лютый утерся тыльной стороной ладони, достал маузер и трижды выстрелил.

— Батя! — больше не сдерживаясь, закричала Ксанка, на ее щеках, перемазанных копотью, слезы оставили светлые дорожки. За ревом окружающего пожара и треском обваливающихся балок ее возглас не был слышен.

Стоящий рядом Данька прижал к своему плечу вздрагивающую плачем голову сестры. На глазах хлопца сверкали злые слезы. В развалинах соседнего догорающего дома скрывались чумазые Валерка и Яшка.

Большое тело старого матроса дернулось последней судорогой, гордая голова свисла ниц…

Лютый сел в седло и неспешно поехал по горящей деревне, разглядывая повешенных, словно хотел убедиться, что все враги мертвы. За ним двигался отряд с понуро висящим от безветрия черным знаменем. Вообще-то теперь время вольное, любой атаман выбирает колер на свой вкус. А казачкам все равно, лишь бы лихой был, вот как Сидор. Красных разбил и потери не велики, да еще знатную поживу достал. Атаман Бурнаш не велел за просто так обирать станичников, но против того, чтоб у красных прихвостней добро взять, он и слова поперек не скажет. Командир-то партизанский из Збруевки был, со всеми, поди, знаком.

— Семка! — кликнул Лютый молодого паренька. — Геть к атаману, передай пакет. Пусть Гнат Бурнаш знает, как Сидор воевать умеет! Да много не привирай, знаю я тебя.

Ближние казаки дружно засмеялись.

А у деревенской церкви стоял священник с растрепанными волосами и бородой, с ужасом глядел на расправу. Когда всадники проехали мимо — перекрестился, отгоняя беса от храма. Ему вторили одетые в черное, как монашки, старухи. Свят, свят, свят…

2

Ноги сами вынесли ребят за околицу станицы, где были оставлены лошади. Их никто не видел: ни крестьяне, с ужасом глядящие на казнь, ни бурнаши, ее учиняющие. Миновав деревенское кладбище, по крутому откосу хлопцы спустились к берегу озера и пустили коней в галоп по кромке воды. Скачку направлял Данька. Словно забыв, где располагался раньше партизанский отряд, он следовал изгибу берега до тех пор, пока не достиг ивовой рощи, растущей на противоположной от станицы стороне. Здесь он спешился и присел на поваленный ствол. Друзья последовали его примеру. Ксанка сползла с седла и упала на землю, заросшую сочной осокой. Кони тут же принялись щипать траву.

Красный командир Иван Ларионов действительно был отцом Ксанки и Даньки. Держал он их строго, не отличая от Валерки и Яшки, не так давно попавших к нему в отряд. Не время баловать, считал он, и дети были с ним в этом согласны. Расходились в другом: Данька с сестрой считали, что вполне могут нести службу наравне с остальными бойцами, а отец остужал их воинственный пыл и держал «в обозе».

— Завтра война не кончается, — говорил он, — еще навоюетесь по самый клотик.

Что за клотик — хлопцы не знали, а Иван не отвечал, только крутил ус.

— Вот выбьем всю гадину за Черное море, тогда и устрою вам --">