Евгений Михайлович Анташкевич - Нашествие

стоял всегда накрытый европейским чайным сервизом низкий столик и рядом с ним два кресла.

Над головой Асакусы висели портреты императора Японии, императора Маньчжурии и государственный флаг Маньчжурской империи. Половина стены за спиной хозяина была закрыта длинной японской, крашенной чёрным лаком шести створчатой ширмой с перламутровой инкрустацией.

Не отрывая взгляда от бумаг, Асакуса спросил:

– Как продвигаются дела с Сорокиным?

– Никак, господин полковник!

– Почему? – Асакуса поднял глаза.

– Я получил дело на него две недели назад, ещё до Нового года, и планировал встречу в конце этой недели до их Рождества. Но вот уже неделю он шатается, прошу прощения, по притонам в Фуцзядяне, пьёт и кричит, что «мы победим Советы и принесём в Россию победу на японских штыках!». Думаю, до крещенских праздников он не остановится. Трезвый, когда с ним можно разговаривать, бывает крайне редко.

– Значит, вы с ним пока не познакомились?

– Нет, господин полковник, я подумал, что в такой ситуации трудно даже предположить, что может из этого получиться, и решил подождать, пока он придёт в себя, планировал…

– Понятно, после их Крещения, – задумчиво сказал Асакуса. – Может, оно и к лучшему, что не познакомились!.. А пить они не умеют!

Кэндзи удивлённо посмотрел на своего начальника, он везде слышал как раз обратное. Асакуса перехватил его взгляд:

– А вам, видимо, говорили, что пить русские умеют? – Он покрутил пальцами бамбуковую кисточку для письма и уложил её поверх тушечницы. – Пить можно, когда хорошо или чтобы было хорошо. А они пьют, когда плохо, – а это плохо. Хотя, с другой стороны, им больше ничего не остаётся. На чужбине хорошо жить и пить, когда твоя родина, как у нас с вами, – с тобой, а не против тебя.

Асакуса встал из кресла и, опираясь на катану, начал выходить из-за стола.

«Вот это катана!» – в который раз восхищённо подумал Кэндзи и тоже встал, но полковник молча махнул рукой, усаживая его на место.

О полковнике Асакусе говорили разное, особенно русские сотрудники миссии. Кэндзи знал, что он начинал поручиком японских оккупационных войск в начале двадцатых на Дальнем Востоке, где-то под Читой или под Владивостоком. Он удивлял Кэндзи: чаще всего он был молчалив и холоден, а иной раз, по непонятным причинам, вдруг становился мягким и казался доверчивым. Это никак не сочеталось с его внешностью, биографией и древней катаной, которой было не менее лет ста пятидесяти и которая служила, наверное, ещё деду полковника, а может быть, и прадеду.

– Ладно, на Сорокина мы больше не будем тратить времени, сдайте материалы в секретную канцелярию, мы передадим его Номуре. Пусть поработает на жандармерию. У меня для вас, господин лейтенант, – Кэндзи снова встал, но Асакуса опять усадил его на место, – есть другой объект.

Кэндзи, стараясь этого не показывать, вздохнул с облегчением, ему очень не хотелось встречаться с Сорокиным и пить с ним водку «в связи с оперативной необходимостью». Почему-то это напоминало ему детство, когда крестьяне на праздники напивались сакэ.

– Тем более если Сорокин, – продолжил полковник, – и дальше будет так пить, то скоро даст дуба. – Последние слова Асакуса произнес по-русски. – Вы знаете, молодой человек, что такое «дать дуба»?

Кэндзи не знал, что такое «дать дуба», хотя что-то помнил из университетского курса, он не очень вдумывался в смысл этого выражения, его только удивляло – какую роль тут играет дуб.

– Так вот, господин лейтенант! «Дать дуба» обозначает – умереть. В раннем Средневековье, во времена Киевской Руси, славяне хоронили, хотя на самом деле они своих умерших сжигали или подвешивали на деревьях в гробах, сделанных из целого куска дубового ствола, поэтому – «дать дуба». А сейчас у них это называется «сыграть в ящик».

Кэндзи принял слова Асакусы как замечание по поводу его русского языка и сидел притихший.

– Не млейте, молодой человек, вы же не гимназистка, – усмехнулся Асакуса и продолжал по-русски. – Вы ещё многого не знаете. Да вам и не срок!

У Асакусы было безукоризненное русское произношение, он даже спокойно выговаривал русскую букву «л». Кэндзи тоже был доволен своим произношением, но он не знал столько слов, выражений и поговорок, сколько знал полковник.

– Так вот, господин Коити. – При этих словах Кэндзи встал и поклонился. – Я давно --">