Пьер Алексис де Понсон дю Террайль - Клуб червонных валетов

приглашая его оставить Францию и уехать в Америку, где все могло Постепенно забыться и он мог раскаяться. Не знаю, озарил ли господь бог светом душу этого человека, но, по крайней мере, моя полиция, которую я вверил на время моего отсутствия Фернану Роше, эта полиция может подтвердить, что Андреа выехал из Франции и не возвращался больше назад. Кто знает, может быть, он и умер.

— Арман, — прошептала молодая женщина, — к чему делать подобные предположения?

Вместо ответа граф нежно поцеловал ее в лоб.

— Но к чему, — продолжал он, — вспоминать о старом горе. Будем жить счастливо, заботясь о своем ребенке, помогая бедным и утешая их, насколько возможно.

Коляска продолжала быстро катиться вперед и вперед, когда вдруг ямщик громко и грубо крикнул кому-то: «Берегись!»

Этот крик невольно заставил молодых супругов прекратить их разговор и посмотреть на ту личность, из-за которой это произошло.

Посередине дороги лежал неподвижно какой-то оборванный человек.

— Берегись, пошел! — повторил ямщик.

Но он не двигался, хотя передние лошади были всего в нескольких шагах от него.

Ямщик крикнул еще, но, видя, что человек не. поднимается, он остановил лошадей и сошел с козел.

— Верно, пьяный, — заметил де Кергац и, обратившись к своим лакеям, приказал одному из них посмотреть, чтобы человеку не сделали какого-нибудь[ зла.

Лакей соскочил с заднего сиденья и подбежал к лежавшему.

Это был нищий, весь в рубище, он был без чувств.

— Бедняга! — прошептала графиня, между тем как у ней на глазах показались слезы, — может быть, он упал от истощения и голода.

— Поскорей, Франсуа, достаньте из корзинки бутылку малаги и что-нибудь из кушанья.

Арман вышел из коляски и подбежал к нищему.

Он был почти молодой человек, хотя на его лице уже ясно отпечатались глубокие следы горя и лишений.

Граф нагнулся к нему, заглянул в его лицо и невольно вскрикнул:

— Боже! Какое ужасное сходство с Андреа!

Госпожа де Кергац подошла к нему и, взглянув на лицо лежавшего, подобно графу, не могла заглушить в себе крик удивления, смешанного с ужасом.

— Андреа! — прошептала она.

Хотя между тем было почти невероятно, чтобы сэр Вильямс — этот элегантный молодой человек — мог дойти до такого ужасного положения и бродить по дорогам в почти раздетом виде и без обуви.

Но как бы то ни было, если даже это был и он, то лицо этого человека ясно говорила, сколько он вынес страданий и горя.

А между тем, это были его черты, его рост, его волосы.

Лакеи подняли этого человека, а Арман дал ему понюхать спирту.

Многих хлопот стоило привести этого бедняка в чувство. Наконец, он вздохнул и пробормотал несколько непонятных слов.

— Было очень жарко… я был очень голоден… я не знаю, что произошло, но я упал…

Говоря таким образом, нищий бессмысленно оглядывался по сторонам.

Но вдруг он взглянул на Армана, задрожал и, сделав несколько усилий, хотел вырваться у поддерживавших его лакеев и бежать.

Но его ноги были распухшими от долгой ходьбы, и он не был в состоянии сделать даже двух шагов.

— Андреа! — вскрикнул Арман, — Андреа, ты ли это?

— Андреа? — повторил нищий глухим голосом, — зачем вы мне говорите об Андреа? Он умер. Я его не знаю. Меня зовут Жером, нищий.

И при этом все его члены дрожали. Но силы изменили ему опять, и он снова упал в обморок.

— Это мой брат! — проговорил граф, который уже при одном виде его в таком ужасном и жалком положении простил ему мгновенно все те преступления, которые он сделал против графа и его жены.

— Твой брат, — повторила графиня де Кергац, и ею овладело то состояние, в котором находился Арман.

Нищего перенесли в коляску, и граф крикнул ямщику:

— До Магни остается всего три лье — хоть убей лошадей, а доезжай до этого замка в три четверти часа.

Ямщик ударил по лошадям, и коляска понеслась быстрее молнии.

Когда через некоторое время после этого нищий открыл свои глаза, он находился уже не на большой дороге, но в постели, стоявшей в обширной и хорошо меблированной спальне.

Около него сидели мужчина и женщина и внимательно слушали, что говорил низенький человек — доктор.

— Эта продолжительная бесчувственность, — говорил врач, — происходит от чрезмерного изнурения организма голодом, сопряженным с громадными переходами. Вы видите — ноги распухли. Он сделал со вчерашнего дня, вероятно, не менее двадцати лье.

— Андреа, — прошептал де Кергац, нагибаясь к нищему, — ты здесь у меня… у своего брата… у --">