Андреа Жапп - Палач. Да прольется кровь

этого оказалось, что дюжина уличных детей была убита совершенно зря…

Нельзя сказать, чтобы их ужасный конец волновал д’Эстревера. Эти маленькие оборванцы все равно прожили бы очень недолго. Их настигла бы смерть от голода, болезни или несчастного случая. Д’Эстревер не чувствовал никакой вины за то, что платил Морису Десперу за то, чтобы тот как можно быстрее отправил, без сомнения, в лучший мир этих голодранцев, а затем изуродовал их тела. Да, эти маленькие бродяги только оскверняли улицы своей грязью и грубостью. Омерзительный сброд, вот они кто!

Аделин д’Эстревер был настолько поглощен своими переживаниями, что не заметил, как внезапно заволновалась его лошадь. Гнедой жеребец принялся трясти гривой, дышать как-то особенно резко и отрывисто и напряженно прислушиваться к чему-то происходящему позади. Вместо этого д’Эстревер, заметив, что жеребец замедлил свой бег, резко ударил его каблуками, побуждая ускориться.

После поворота лошадь выскочила на дорогу, из конца в конец пересекающую лес Малетабль. В десяти туазах перед ним, загораживая дорогу, стоял жеребец цвета непроглядного мрака и очень высокий в холке. Гнедой жеребец заржал, выгибая шею. Д’Эстревер наконец понял, кого испугалась его лошадь.

* * *

Ардуин Венель-младший погладил Фрингана, ласково прошептав ему в ухо:

– Спокойно, друг. Мы просто немного постоим здесь.

Аделин д’Эстревер, еще сильнее разозлившись из-за появления всадника, резко натянул поводья, из-за чего гнедой жеребец только сильнее разволновался. Сперва он попытался удрать, затем перешел на рысь и, наконец, резко остановился, не зная, как вести себя рядом с этим странным зверем, неподвижно стоящим поперек дороги.

Фринган повернул голову навстречу гнедому жеребцу. Ноги всадника дружески, но в то же время твердо чуть сжали ему бока, рука в перчатке ласково погладила по плечу. Ардуин не испытывал никакого беспокойства, и его конь прекрасно это понимал.

Несмотря на неровный и неуверенный бег своего гнедого, Аделин д’Эстревер приблизился к незнакомцу и закричал:

– Эй, ты! Сию же минуту убирайся с дороги!

Не удостаивая ответом, Ардуин бросил на него взгляд, ясно говоривший, что все происходящее чрезвычайно развлекает его.

На какое-то мгновение старшему бальи шпаги показалось, что он уже где-то видел эти светло-серые глаза, взгляд которых способен сбить с толку. Но все же ему был незнаком этот худой мускулистый мужчина высокого роста. Д’Эстревер обратил внимание на волнистые, очень темные волосы до плеч. Но в этот момент новая волна гнева помешала ему копаться в более ранних воспоминаниях, тем более что лошадь начинала беспокоиться все сильнее и с минуты на минуту грозила закусить удила.

– Освободи мне дорогу, говорят тебе! Я приказываю! Или ты не знаешь, кто я?

– Напротив, очень хорошо знаю. Аделин д’Эстревер, не так ли?

Немного удивленный бальи шпаги надменно произнес:

– Конечно. Сеньор старший бальи шпаги! Теперь ты понимаешь, что меня лучше не сердить, – раздраженно бросил д’Эстревер.

Ардуин снова наклонился к уху Фрингана и прошептал:

– Не двигайся, мой хороший. Не давай своему собрату проехать.

Одним движением, в котором чувствовались сила и гибкость хищного зверя, он спешился и с широкой улыбкой подошел ко второму всаднику. Гнедой жеребец в нерешительности мотал гривой, пыхтел и бил копытами.

Ардуин схватил его за повод и, сухо хлопнув по груди ладонью свободной руки, повелительно бросил:

– Защищайтесь!

Благородное животное услышало боевой крик, в котором ясно различило страсть сражения, ярость и жажду крови. С безумным ржанием лошадь поднялась на дыбы. Издав громкое проклятие, Аделин д’Эстревер свалился на землю.

Ардуин коротко свистнул, давая Фрингану сигнал освободить дорогу. Прекрасный черный жеребец поскакал к поросшему травой склону. Гнедой помчался за ним.

Ардуин приблизился к старшему бальи шпаги, который, буквально захлебываясь от ярости и унижения, безуспешно пытался встать на ноги, запутавшись в своей длинной накидке, подбитой собольим мехом^[7]. Сейчас он напоминал толстого жука-навозника, перевернутого на спину и неловко шевелящего ногами.

– Ты сейчас мне за это заплатишь, и в сто раз дороже! – зарычал д’Эстревер, красный от унижения.

– Сомневаюсь, – тихо и внушительно произнес исполнитель высоких деяний. – Это ты сейчас вытрешь свою грифельную доску^[8], гнусный подлец. Вставай и --">