Николай Николаевич Шелонский - В мире будущего

Прошло несколько дней после получения дворецким наделавшего столько шуму приказа. Старый Шмит, соскучившийся в многолетнем бездействии, с восторгом помышлял о предстоящем приезде и связанном с ним возобновлении своей деятельности. Он вытащил из кладовых старые ливреи, вычистил их, починил и теперь с утра ходил, облаченный в парадный костюм с герцогскими гербами.

Помещения в замке были проветрены, приведены в порядок, чехлы с мебели были сняты, и все было готово к приему таинственного гостя.

Но он не являлся.

Нетерпение Шмита, священника и всех обитателей Эйсенбурга достигало крайних пределов.

Неужели дело расстроилось и тревога оказалась ложной?

Наконец однажды утром, только лишь Шмит вышел из замка, как вдали, по дороге из Гильдбургаузена, показался экипаж, направлявшийся к Эйсенбургу.

Сердце старого дворецкого тревожно забилось.

Экипаж обогнул селение и, свернув с шоссе, подъехал к подъезду замка.

Это была обыкновенная почтовая карета, на козлах которой, рядом с кучером, сидел хорошо известный всем окрестным жителям почтальон Фриц.

Не успел Фриц соскочить с козел, как дверцы кареты растворились и в них показалась фигура, до такой степени оригинальная и странная, что Шмит невольно попятился.

Приехавший был человек громадного роста, поражавший своей невероятной худобой. Широкий плащ окутывал его широкими складками, из-под которых выставлялись длинные, тонкие ноги, затянутые в узкие черные чулки и обутые в башмаки с серебряными пряжками.

Длинные, страшно длинные руки кончались крючковатыми, загнутыми пальцами, торчавшими из рукавов плаща. Шляпа с широкими полями прикрывала отчасти лицо и позволяла сразу заметить только громадный, загнутый крючком нос, поразительно похожий на клюв хищной птицы, да острый выдавшийся вперед подбородок.

Все лицо было гладко выбрито, и злая, насмешливая улыбка тонких, плотно сжатых губ придавала ему неприятное выражение.

Но не это так поразило старого Шмита - он невольно отшатнулся, когда увидел устремленный на него из-под полей шляпы проницательный взгляд.

Шмит не мог рассмотреть глаз приезжего, но чувствовал, что устремленный на него взор проходит как бы через него, охватывает его и подчиняет своей власти. Это был взгляд очарователя, взгляд змеи, приводящий в оцепенение намеченную ею добычу.

- Святая Матерь! - прошептал Шмит. - Что же это?.. Неужели этот поселится в замке?..

Между тем приезжий, от которого, конечно, не укрылось впечатление, произведенное его особой на старика, усмехнулся и произнес:

- Вы дворецкий замка?

Голос был резкий, крикливый.

- Я, ваша милость, - проговорил Шмит.

Приезжий достал из-под плаща и подал дворецкому конверт.

Шмит дрожащими руками разорвал его и вынул бумагу. Это был приказ допустить господина Корнелиуса Фан дер Валька, подателя бумаги, к производству в замке всех работ, которые он, Корнелиус, найдет нужным произвести для приема «особы», избравшей герцогское владение своим временным или даже, может быть, постоянным местопребыванием.

Прочтя эту бумагу, Шмит вздохнул с облегчением: итак, стоящий перед ним господин Корнелиус Фан дер Вальк не будет жильцом замка, и старому дворецкому не придется ему служить!

Но странно: только что эта мысль промелькнула в голове Шмита, как взгляд Корнелиуса, этот странный, загадочный взгляд, дал ему почувствовать, что его мысль стала известна загадочному человеку, стоявшему перед ним.

Шмит не мог объяснить, откуда у него явилось это сознание, но чувствовал отлично, что это так. Да если бы и было у него еще какое-либо сомнение в этом, то оно тотчас бы рассеялось, когда Корнелиус Фан дер Вальк произнес спокойно:

- Господин Шмит, хотя я и не буду жить в замке, но я долго в нем пробуду, и вам все-таки придется мне прислуживать.

Шмит сначала покраснел, как воротник его ливреи, затем побледнел и, как добрый католик, начал бормотать молитву от злых духов.

- Проводите меня в замок! - приказал Корнелиус. - Мои вещи отнесите в зеленую комнату! - прибавил он, обращаясь к Фрицу.

Новый ужас! Корнелиусу Фан дер Вальку было не только известно, что думал старый дворецкий, но, по-видимому, ему был отлично известен и самый замок!