Владимир Александрович Андриенко - Шут императрицы: Дело государево

ненавидят меня. При дворе мне льстят. Русские аристократы руки мне целуют и наперебой восхваляют мою мудрость. Но это в глаза. А за глаза могут и ругать меня. Вчера, например, князь Трубецкой просидел в моей приемной пять часов. Пять! Так долго не ждут в приемной королей!

– Да зачем ты его держал столько?

– Не поверишь. Я просто забыл про него. И он ничем не выказал мне своего неудовольствия. А вот простые люди почему-то меня ненавидят. Я неделю назад в кабаке «У старого шхипера» услышал, как два негоцианта из русских говорили о налогах на соль.

– И что с того?

– Они винили во всем меня! Понимаешь, Лейба? Меня. Но я вообще не понимаю ничего в этих налогах. И солью никогда не занимался. Но для них виноват я! И я хочу понять, почему они винят именно меня? Что я им сделал?

– Ты не знаешь русских, Эрнест. Им всегда нужен виноватый. И они до тебя во всем винили князя Иоганна Долгорукого³. Он был приближенным и любимцем императора Петра. Но теперь ты на его месте и занимаешь его должность обер-камергера двора. А ты еще и немец к тому же. И ты желаешь от них любви?

– Не любви, Лейба, но хотя бы понимания.

– Эрнест. От русского дождешься ножа в бок, если будешь разгуливать без охраны.

– Да кто меня узнает? Я ведь одет как простой негоциант, каких в Петербурге сотни. Кто подумает, что граф Бирен сидит за столиком в портовой таверне и пьет дешевое пиво?

– В этом ты, пожалуй, прав, Эрнест. Русские не додумаются до этого. И я бы даже составил тебе компанию.

– А вот этого не нужно. У тебя ведь есть работа? Что там за бумаги?

– Касательные горного дела, Эрнест. Это может принести нам с тобой столько денег, что ты станешь самым богатым человеком Европы. Но сейчас я не могу тебе про этого говорить. Потом. Стоит подумать и все подсчитать.

Бирон накинул на плечи теплый плащ и одел шляпу без позументов и плюмажа.

– Я приду к утру, Лейба. Если желаешь то подожди меня.

– Непременно.

Бирен знал, как незаметно исчезнуть из дворца и пройти в город так, дабы никто из слуг его не узнал и не смог императрице доложить о том, где обер-камергер обретается. Анну волновали сии его выходы, и она не раз пеняла ему, что де не стоит так делать. Но он все равно поступал по-своему. Умел Эрнест Иоганн стать незаметным, когда сие нужно было…

***

Новый музыкант, итальянского оркестра придворного, скрипач Пьетро Мира, вынужден был выпрыгнуть в окно. Провести ночь с красавицей Марией Дорио он не смог, хотя хотел сего более всего на свете.

Слишком ревнив был её поклонник и покровитель сеньор Франческо Арайя. Он уже давно выказал свое нежелание делиться любовницей даже с земляком итальянцем и своим подчиненным. Арайя был капельмейстером итальянской капеллы, где и служил музыкантом сеньор Пьетро Мира.

– Мне неприятно бежать, Мария, – проговорил Пьетро, пристегивая шпагу к портупее.

– Пьетро! – горячо заговорила черноволосая красавица. – Это Россия. Ты не знаешь этой страны как я. Беги. Арайя будет не один, и сразиться честно со шпагой в руке тебе не удастся. Его лакеи с палками придут и отобьют тебе бока….

– Он итальянец, Мария!

– И что с того? Если он использует кулаки и палки русских!

Более Пьетро не заставил себя уговаривать, ибо получать удары палками был не намерен. Тем более что двери предательски задрожали от ударов. Он удачно приземлился в мягкий сугроб и уже хотел быстро перемахнуть кованную ограду дома, но сеньор ревнивый Франческо также не первый день жил в России.

Он оставил под окнами двух дюжих лакеев, коие, если любовник в окошко выпрыгнет, должны были его схватить.

– Вот он! – заорал один из них и кинулся к нему. – Петруха! Лови подлеца!

– Держи! Будет нам награда, Михеич! Прямо в руки сиганул молодец!

– Попался музыкантишко!

Лакей был здоровенным детиной гренадерского роста. Он схватил Миру за руку своими лапами, но не знал кто такой этот итальянский музыкантишко.

– Держу! Не балуй, а то пришибу! Это тебе не на скрипице пиликать.

Но Пьетро Мира в своей жизни не только пел и пиликал на скрипке. Он еще и отлично владел оружием – шпагой и кинжалом, он много раз дрался на улицах Милана и Турина. От того его руки стали крепкими, и он мог подковы гнуть.

Короткий удар в лицо свалил лакея на снег, и тот тут же выплюнул два зуба передних вместе с крови сгустком.

Мира в один прыжок достиг ограды и ловко перемахнул её. Второй лакей заголосил:

– Держи его! Караул!

– Сбег! Паскуда! – прошепелявил --">