Дан Берг - Царица Аталья

устали вертели головами – высматривали разбойников. В безопасном центре гужевого и человечьего поезда могучие эфиопы несли два белых паланкина. В одном сидела Аталья, в другом – Изевель. Каменистая дорога не скупилась на колдобины. Животные и люди уставали быстро, часто устраивались привалы. В пути не как в жизни – все наоборот: ждешь конца и не боишься его.

Ахава не было среди путников – он, как обычно, воевал и намеревался присоединиться к каравану на подходе к Иерусалиму. Вышло так, что оба монарха – сражавшиеся бок о бок Ахав и Иошафат – завидели процессию у самых стен столицы Иудеи. Вовремя поспев, они самолично налегли один на правый створ городских ворот, другой – на левый, и впустили дорогих гостей.

Впереди толпы встречавших стоял жених. Он не отводил взор от двух паланкинов, надеясь, что невеста предусмотрительно невзначай приоткроет шторку, и он краешком глаза узрит ее. Но этого не случилось. Зато Изевель широко раздвинула занавеси и воздушными поцелуями приветствовала хозяев. Теперь жених точно знал, где находится Аталья. Ей тоже не терпелось посмотреть на суженого, но она стеснялась выказать любопытство, и хрупкая обитель ее оставалась непроницаемой взгляду.

Двух дней отдыха после утомительного пути гостям хватило для освежения, восстановления, обретения, оживления и прочее и прочее. Подарки были преподнесены, наряды приготовлены, завязка состоялась. Главным пунктом ее стало знакомство молодых виновников торжества. Физиономия жениха выражала умеренное довольство. Лицо невесты пылало, взгляд потупился, а что творилось в сердце девы – нам не ведомо.

3

Бесконечно долго, без малого неделю тянулся свадебный пир. Разумеется, новоиспеченная жена была отдана в объятия исполненного нетерпением мужа в первый же вечер празднества. Однако, как много времени надобно для ублаготворения тщеславия пирующих, и сколько яств потребно для насыщения жадных желудков! Против собственного ожидания Аталья без потрясения приняла метаморфозу, но не хватало ей тишины в переломные первые дни новой жизни.

Иошафат гордо показывал Ахаву и Изевели дом новобрачных. Родители Атальи остались весьма довольны – стены возведены из крепких тесаных камней, потолки и пол укрыты кедровыми досками, комнаты выбелены известкой, на крыше устроены шалаши для спанья в жару, подведена проточная вода.

– Видишь, Изевель, что значит слово царское! – воскликнул Ахав и обнял за плечи Иошафата, – а ты уж собралась чернила изводить!

– Сад здесь насадим, вон сколько места! – заметил польщенный похвалой Иошафат.

– Хороший дом, – согласилась Изевель, – но навсегда ушла от нас доченька, – добавила родительница и провела ладонью по глазам.

– Видеться будете с дитем дорогим! – заверил Иошафат, – мы всегда рады вас принять, да и Аталью на побывку отпускать станем!

– Отныне дом сей – частица Израиля в Иудее! – подмигнул северный монарх южному.

– Отныне Аталья твоя – залог единства наших царств! – подхватил Иошафат.

– Да не забудут нас боги и приумножат залог! – добавила Изевель, покосившись на безмолвную Аталью.

– Помнит Бог народ свой! – сказал Иошафат, украдкой взглянув на Изевель, и искра недовольства промелькнула в глазах его.

– Плодитесь и множьтесь, детки! – поторопился воскликнуть Ахав, и поцеловал в лоб молчавшего мужа Йорама, и фамильярно погладил Аталью по плоскому пока животу ее.

Рассеялся угар торжеств, и собрался в обратный путь израильский караван. Как и в прямую дорогу, быки повезут на повозках провизию, которой новая родня щедро снабдила уезжающих. Верблюды будут привычно покачивать меж горбами тюки с одеждой. На осликов взгромоздятся слуги и рабы, грустящие о доброй госпоже, покинутой ими в чужом краю. Мускулистые эфиопы рады облегчению – теперь им нести лишь один паланкин. Мать и дочь обнялись и нежно утирали друг другу слезы. Ахав тут же переминался с ноги на ногу. Иошафат и муж Йорам стояли поодаль. Аталья оставалась одна в новом мире.

4

Довольно скоро открылось Аталье пренеприятное обстоятельство. Муж Йорам сообщил ей, что она у него не единственная, а есть у него не то жёны, не то наложницы, и молодость дарованию не преграда, и грех не разжечь в душе зароненную Господом искру любвеобилия. При сем не нарушал он законов Божьих и человеческих и не имел намерения причинить зло молодой жене.

Ей ли, юной и слабой, менять ход вещей в этом --">