Артем Евгеньевич Белянин - В конце вечности

ответил Остап. — Вымрем ведь. Все до одного. Опустеет деревня. Зарастёт, словно и не было. А я ведь уже и не помню, как звучит детский смех, Степаныч, — задумчиво вскинув бровь, добавил он. — Сколько уже Бог детей никому не даёт? Лет двадцать? Больше? — печально взглянув в морщинистое лицо Степаныча, спросил Остап.

— Да. Верно. Давно ребятишек в деревне нет, — немигающим взглядом уставившись на изгибающуюся в костре ветку, протянул Степаныч.

— Наверное, зря мы тут в лесах прячемся, — нахмурившись, продолжал Остап. — Может, Господь оттого и не даёт нам молодой крови, чтобы отсюда выгнать? Может, там за хребтом не всё так плохо? — кивнув в сторону гор, со вздохом спросил Остап.

— Да неужто ты думаешь, что мы, старики, ради прихоти вас за хребет не пускаем? — возмущённо взглянув на Остапа, сказал дед. — Отцы наши ещё в те места хаживали. Кто за болота уходил, возвращались больными. Отравленная там земля, гиблая. А за хребет отец ещё мой с мужиками снаряжались. Ушли. Спустились через русло ручья промеж скал. Трое их было. Вдалеке дым заприметили, решили разведать. На полпути поймали их, изверги окаянные, верхом на животных. Быстроногие такие, вроде как лошадами они их называют. Таких у нас не водится, — нахмурив седые брови, продолжил старик. — Ну и давай хлестать наших мужиков. Двоих в первый день запороли до смерти. Пытали. Кто такие? Откуда?! А у всех ведь жёны да дети малые в деревне остались. Не сознались. Упокой, Господи, их душу.

— Отца тоже убили? — взглянув на старика, спросил Остап.

— Нет, слава богу, — махнув рукой, произнёс Степаныч. — Отец мой крепким мужиком был. Его и пытать не стали. Продали в невольники, как скот, — прокашлявшись, старик на мгновение умолк, призадумался, будто вспоминая что-то упорствующее в памяти, а затем продолжил. — Так вот. Оказался он в каменоломне. Несколько лет на износ там надрывался, пока не сбежал. Когда вернулся, мы с матерью насилу его узнали. Одна тень осталась от него. Не по человечьим законам живут за этим хребтом. Нелюди там. Проведают, где живём, разграбят, а кого сразу не убьют — того до смерти на работах сгноят.

— Поэтому дозор перед ущельем выставили? — подбросив в огонь сломанные пополам ветки, спросил Остап.

— Поэтому, — кивнул смотрящий на огонь старик. — Чтобы никто ни туда, ни оттуда не прошмыгнул. Нам беды не надо.

— А где та самая тропа, по которой мужики за хребет ходили? — посмотрев на старика с детским любопытством, спросил Фома.

— А тебе-то что? Любопытный хорёк! — стукнув толстяка походной палкой, заворчал Спепаныч. — Забудьте вы об этой тропе! Уж лучше сгинем мирно в родной глуши, чем там, на чужбине, под плетьми этих варваров!

Фома почесал плечо, зудящее после палки, поджал губы, молча завертев зайца на огне.

— Слушай, Степаныч, — снова вмешался Остап. — Ты ведь с нашим старостой давний приятель. Что этот лысый чёрт прячет в доме у часовни? Ведь сутки напролёт мужики вход стерегут. Сколько себя помню, там охрана была.

— И входить в тот дом только бабам можно, да и то не всем, — скидывая с плеч волчью шкуру, отозвался Степаныч.

— Ну да, — взглянув на старика, произнёс Остап. — Что там прячут?

— Ох, молодёжь, — проскрипел Степаныч. — Где тропа? Чего прячут? Всё им надо знать. Да поймите вы, иногда любопытство всю жизнь загубить может. Помню, лет двадцать назад, вы ещё тогда с Фомой гусей гоняли по двору, был у нас один парень. Любопытный тоже был. Сторожил он этот терем у часовни вместе с другими мужиками. И решил как-то подглядеть, что там староста прячет. А ведь за это на болота выгнали бы. И всё ему одно, полез.

— И чего? — вытянув лицо, перебил его Фома. — На болота его прогнали?

— Нет, не прогнали… Спятил он. С ножом на сторожей кидаться стал. Полоснул даже кого-то насмерть. А скрутить его и вчетвером не могли. Силен стал, как чёрт! Так и закололи его, убивца окаянного.

— Что ещё за брехня?! — хлопнув себя по колену, возмутился Фома. — Чё он там увидать такого мог?!

— Не твоего это ума дело! — прихлопнув на щеке назойливого комара, рявкнул Степаныч. — Живите, а, вы спокойно, по закону и не суйте нос, куда не следует.

Фома, отрывая жареному кролику ногу, недовольно покосился на старика, но тот уже, казалось, позабыв обо всём, стал обсасывать косточку.

— Ладно, Степаныч, чего завёлся? — протягивая старику скворчащую дичь, произнёс Остап. — Гляньте-ка вы лучше на небо. Солнце уже высоко, а --">