Уилбур Смит - Фараон

советники, а также пять его любимых жен. У всех были торжественные лица, а его супруги плакали, потому что фараон умирал. Ранее в тот же день он получил тяжелое ранение на поле боя. Древко гиксосской стрелы все еще торчало у него между ребер. Ни один из его врачей, включая даже меня, самого опытного из них, не имел дерзости попытаться вытащить зазубренный наконечник стрелы так близко от его сердца. Мы просто отломили древко рядом с краем раны и теперь ждали неизбежного исхода. Еще до полудня следующего дня фараон почти наверняка покинул бы золотой трон в пользу своего старшего сына Аттерика Туро, который сидел рядом с ним, стараясь не подавать виду, что наслаждается моментом, когда власть в этом самом Египте перейдет к нему. Аттерик был скучным и беспомощным юношей, который даже не мог себе представить, что к заходу завтрашнего солнца его империя может больше не существовать; или, скорее, именно так я думал о нем в то время. Вскоре я понял, как сильно ошибался, осуждая его.

К этому времени Тамос уже был стариком. Я знал его возраст почти до часу, потому что это я принес его младенцем в этот суровый мир. Ходила популярная легенда, что первым его поступком по прибытии было обильно помочиться на меня. Я подавил улыбку, подумав о том, что в последующие шестьдесят с лишним лет он никогда не колебался, выражая таким же образом даже самое слабое свое неодобрение по отношению ко мне.

Теперь я подошел к нему и, опустившись на колени, поцеловал ему руки. Фараон выглядел даже старше своих лет. Хотя он недавно начал красить волосы и бороду, я знала, что под ярко-рыжими пятнами, которые он предпочитал, они были белыми, как выгоревшие на солнце водоросли. Кожа его лица была покрыта глубокими морщинами и темными пятнами от солнца. Под глазами у него были мешки морщинистой кожи-глаза, в которых признаки приближающейся смерти были слишком очевидны.

Я не имею ни малейшего представления о своем возрасте. Тем не менее, я значительно старше, чем фараон, но в моей внешности мне кажутся гораздо меньше, чем половина его возраста. Это потому, что я долгожитель и благословлен богами – особенно богиней Инаной. Это тайное имя богини Артемиды.

Фараон поднял на меня глаза и заговорил с болью и трудом, его голос был хриплым, а дыхание хриплым и прерывистым. - Тата!- он приветствовал меня ласковым именем, которое дал мне, когда был еще ребенком. ‘Я знал, что ты придешь. Ты всегда знаешь, когда я больше всего в тебе нуждаюсь. Скажи мне, мой дорогой старый друг, что будет завтра?’

- Завтрашний день принадлежит тебе и Египту, мой повелитель.- Я не знаю, почему я выбрал эти слова, чтобы ответить ему, когда был уверен, что все наши завтрашние дни теперь принадлежат Анубису, Богу кладбищ и подземного мира. Однако я любил своего фараона и хотел, чтобы он умер как можно более мирно.

Он улыбнулся и больше ничего не сказал, но протянул дрожащую руку с дрожащими пальцами, взял мою руку и прижал ее к своей груди, пока не заснул. Хирурги и его сыновья покинули шатер, и, клянусь, я видел, как легкая улыбка скользнула по губам Аттерика, когда он неторопливо вышел. Я просидел с Тамосом далеко за полночь, точно так же, как сидел с его матерью на прощанье, но в конце концов усталость от дневной битвы одолела меня. Я высвободил свою руку и, оставив его все еще улыбающимся, доковылял до своего матраса и упал на него мертвым сном.

Слуги разбудили меня еще до того, как первые лучи солнца позолотили рассветное небо. Я поспешно оделся для битвы и пристегнул к поясу свой меч; затем я поспешил обратно в Королевский павильон. Когда я снова опустился на колени у постели фараона, он все еще улыбался, но его руки были холодны на ощупь, и он был мертв.

‘Я буду оплакивать тебя позже, мой Мем, - пообещал я ему, поднимаясь на ноги, - но сейчас я должен выйти и попытаться еще раз исполнить свою клятву тебе и нашему Египту.’

Это проклятие быть долгожителем: пережить всех тех, кого любишь больше всего.

Остатки наших разбитых легионов были собраны в горловине перевала перед Золотым городом Луксором, где мы держали в страхе голодные орды гиксосов в течение последних тридцати пяти отчаянных дней. В обозрении я вел свою боевую колесницу вдоль их уничтоженных рядов, и, когда они узнали меня, те, кто еще был в состоянии сделать это, пошатываясь, поднялись на ноги. Они наклонились, чтобы поднять своих раненых товарищей и встать вместе с ними в боевой --">