Владимир Кириллович Малик - Посол Урус-Шайтана [Невольник]

Звенигору:

— Давай, Арсен! Жми его!

— Выпусти деду Метелице бочонок крови! Это ему не повредит, старому черту, меньше к молодицам будет лазить!

— И вправду! Его не опередишь!

— Го-го-го! Ха-ха-ха!

— Так его! Так! Черт его дери!

— А что, дед Метелица, жарко стало? Это тебе не блох ловить в кожухе! Тут надо сабелькой действовать!..

Метелица смахнул рукавом с носа каплю пота. Из его широкой груди вырывался тяжкий свист.

Старые казаки, конечно, были на стороне Метелицы. Маленький, темнокожий, высохший, как вобла, дед Шевчик, подёргивая длинные белые усы, скакал сбоку на коротких ножках, подсказывал другу:

— Слева руби, Корней, слева! Не поддавайся молокососу, будь он неладен!

Все понимали, что это шутка, что единоборство закончится мирно возле бочонка с горилкой, но, как и всякая игра, поединок распалил страсти, и зрители горячились не меньше самих бойцов.

Наконец, прижатый к стене, Метелица бросил саблю в ножны.

— Ставь, чёртов сын, кварту горилки за науку! И не очень-то нос задирай, что уступил тебе Метелица! — сказал он и строго добавил: — А левых ударов — берегись!.. Дед Шевчик правильно подметил…

Звенигора бросил корчмарю Омельке в кружку для денег серебряный талер. Крикнул:

— Угощайтесь, братья!

Но не успели казаки наполнить ковши, как в воротах появились слепой с поводырём. Из котомки у него выглядывал жёлтый гриф кобзы с тёмными дубовыми колышками. Старик, видно, очень устал, он еле плёлся.

— Сюда, сюда, деду! — закричал Секач, любитель танцев. — Выпьешь чарку да ударишь нам гопака!

Поводырь подвёл слепого к толпе. Остановились.

— Мы уже в Сечи, Яцьку? — спросил старый.

— Ясное дело. Слышите — казаки вокруг.

Кобзарь скинул шапку и, чутким ухом уловив дыхание многих людей, уставил в их сторону пустые глазницы. Потом низко поклонился. А когда поднял голову, то все увидели, что по щекам старика текут слезы.

— Неужто я в Сечи, братики? Не верится!

— В Сечи, дед! В Сечи! — зашумели казаки. — Чего ж тебе не верится?

— Долго рассказывать, други… Вот уже двадцать шестой год, как схватили меня крымчаки и в неволю продали. Под самый Цареград… Двадцать пять годков не пил я воды из нашего Днепра… Только рвался к нему!.. За это и очей лишился!.. А теперь, лишь перед смертью, снова в Сечи! Дома!.. Спасибо судьбе, что — хотя и на старости — обратила ко мне лик свой!..

— Ба, ба, ба! — вдруг произнёс Метелица. — Случаем, брате, ты не Данило Сом будешь?

У кобзаря по лицу промелькнула какая-то неясная тень, словно он старался вспомнить, где слышал этот голос. Морщинистые руки дрожали, мяли шапку.

Над площадью нависла тишина.

— Разрази меня гром, не узнаёт, старый хрен! — Метелица ударил кобзаря по плечу. — Метелицу не узнает! Где такое видано? Должно быть, братец, здорово тебе насолили проклятые нехристи!

— Метелица! — Кобзарь широко раскинул руки. — Корней! Побратим дорогой! Какая радость, что первого тебя встретил!

Они крепко обнялись.

А вокруг уже теснились другие старые казаки. Сома передавали из объятий в объятия. Оказалось, что ещё многие помнят его.

— Ну, как ты?..

— Откуда? Рассказывай же, Данило!

— Да ты, никак, с того света?!

— Погодите, братья, — произнёс Сом. — Все обскажу. Только потом. А сейчас ведите меня к кошевому… У меня к нему дело важное.

— Иди, иди, Данило, да возвращайся поскорее, пока в бочке кое-что есть, а то без тебя осушим! — забасил Метелица и велел Товкачу. — Проводи старого прямо до Серка!

Товкач взял кобзаря за руку, повёл через площадь к большому дому с высокими окнами с разноцветными стеклами и широким крашеным крыльцом.

Теперь казаки обратили внимание на поводыря слепого кобзаря.

Яцько стоял в сторонке, не очень вслушиваясь в разговор. Он с восхищением рассматривал Сечь.

Так вот, оказывается, какие они, запорожцы. Даже удивительно, до чего они похожи на крестьян его родной Смеречовки, откуда он сбежал в конце лета. Такие же огрубевшие от работы руки и обветренные, дождями и солнцем выдубленные лица. У большинства поношенные, латаные свитки, кожухи, стоптанные сапоги и полотняные штаны. Лишь немногие из казаков красовались в дорогих панских кунтушах^[2] или новых кожухах по фигуре…

Но в то же время они и отличаются от смеречовских крестьян. У запорожцев смелый, гордый взгляд, которого Яцько никогда не видел у односельчан. У каждого сабля на боку, пистолет, а то и два за поясом. А на головах овечьи, лисьи или заячьи шапки с --">