Николай Владимирович Богданов - Тайна Юля-Ярви

снегопаду, шёл дымок. В одном окне таинственно мерцал свет.

Я взяла наизготовку автомат и, поднявшись на крыльцо, постучала в дверь. Шереметьев шёл вслед за мной. Найдя на крыльце веник, он принялся обметать мои и свои унты.

Дом был явно обитаем, но почему-то нам долго не открывали. Прислушавшись, я уловила странные мелодичные звуки, как будто в доме заиграла и смолкла музыкальная шкатулка. Затем в неосвещённом окне появилась протаинка. Кто-то подышал на заиндевевшее стекло и попытался рассмотреть нас. Вот скрипнула дверь. Два глаза посмотрели на нас сквозь щель, прорезанную в бревенчатой стене сеней. Потом загремела щеколда — и дверь открылась.

На пороге появилась девушка. В лучах электрического фонаря, который зажёг Шереметьев, мы хорошо разглядели её: по облику — карелка; смуглое, несколько скуластое лицо, две толстые косы цвета ржаной соломы и глаза какие-то жёлтые, словно из светлого янтаря. Как у кошки: вот-вот засветятся.

Одета она было по-фински: пушистый свитер верблюжьей шерсти, лыжные суконные брюки, пьексы^[2] с загнутыми носками. Словно собралась на прогулку.

Молча окинула она нас недобрым взглядом и жестом пригласила войти.

Я двинулась вперёд, не снимая пальца со спускового крючка автомата. Шереметьев, не выказывая ни тревоги, ни удивления, двинулся за мной. Он ведь был лётчик бомбардировочной авиации, привык к гостеприимству, не бывал еще на территориях, освобождённых от врага, не знал сюрпризов незнакомой земли. Я-то знала немножко больше…

Первое, что мы увидели — русскую печку с высоким челом. Груда углей пламенела и играла голубыми огоньками, озаряя избу тёплым светом. На большом столе были расставлены протвини с рыбой, уложенной в тесто.

По-видимому, хозяева только что вытопили печь и еще не успели поставить в неё пироги с рыбой — любимое кушанье северян.

На большой скамье, прямо напротив печки, греясь в лучах жарких углей, сидел старик с длинной белой бородой, отливавшей розовым цветом, и чинил сети. От этой патриархальной картины веяло таким покоем и тишиной, что не верилось, будто рядом идёт война, что всё вокруг еще чревато опасностями.

— Здравствуйте! — пробасил сразу повеселевший Шереметьев.

Старик уронил сеть:

— Русские?! — удивился он. — Русские в нашем доме?

— А кого вы ждали? — спросила я.

Вместо ответа старик протянул руки, как лунатик, и вдруг ощупал пальцами мои руки, плечи. И тут я поняла, что он слепой.

— Русские! Русские! — взволнованно повторял старик. — Давно я не слышал русского голоса, давно сам не произносил русского слова. Четверть века не певал вам свои руны. Последний русский, которого я видел, был профессор. Он записал даже мой голос на нотной бумаге. Как это было давно!..

— А где же наши? — спросил Шереметьев.

— Вы пришли с озера Бюля-ярви, а ваши поселились на озере Юля-ярви, — ответил старик.

Шереметьев достал из планшета карту, и мы убедились, что немного промахнулись и сели на соседнее озеро, километрах в двадцати от аэродрома.

— Вот так здорово! — воскликнул Шереметьев и тут же набросился на меня: — Куда же это вы меня завезли, товарищ младший лейтенант?!

— Все эти озёра так похожи… — оправдывалась я, — да и пурга такая…

— Что же теперь делать?

— Идти на озеро Юля-ярви!..

— Идти? Я не смогу сделать по такому снегу и шагу! — возопил Шереметьев. — Идите сами, если вы такой ходок…

С этими словами Шереметьев стал снимать комбинезон. Пар валил от него, как будто он выскочил из жаркой бани.

— Отдохните у нас, переждите, пока утихнет метель, — заговорил старик, — она ненадолго…

— Хочешь не хочешь, а придётся, — сказал Шереметьев. — А вы, может быть, сбегаете на лыжах к нашим и отнесёте мою записку? — обратился он к девушке. — Ведь вы, кажется, отличная лыжница?

Девушка метнула на него насторожённый взгляд и ничего не ответила.

— Зачем лее? — запротестовала я. — Перестанет снегопад, и мы перелетим на Юля-ярви! К самолёту очень близко, если пойти напрямик… Оказывается, мы блуждали по извивающемуся ручью, приняв его за край озера…

— Да, да, ваш самолёт сел совсем рядом, за горой на озере Бюля-ярви, я слышал, — подтвердил старик. — Отдохните. Потом Импи укажет вам путь.

— Импи? — переспросил Шереметьев. — Это по-карельски или по-фински? Красивое имя…

— При крещении она была названа христианским --">