Константин Мстиславович Гурьев - Тайна старого городища

соседскую девчонку, которой едва исполнилось десять, когда он садился в эшелон, идущий на запад, он не сразу вспомнил. Он не раз говорил мне, что сразу же обратил на нее внимание и решил, что она станет его женой. Надо сказать, что мама моя выделялась ростом и довольно долго, лет до пятидесяти, наверное, ее звали всякий раз, когда во дворе соседнего двухэтажного дома начинали играть в волейбол.

Папа, который с фронта пришел коммунистом, направился в педагогический институт, где перед войной успел окончить первый курс, но там его тотчас «развернули» в горком партии — тогдашний центр городской власти. Из горкома он вышел уже учителем истории, которому предстояло одновременно и учить школьников, и учиться самому — на вечернем.

Мама не стала «выдумывать велосипед» и пошла точно тем же путем, правда, за неимением высшего образования поначалу ее отправили учителем начальных классов. Мама говорила, что утирать слезы первоклашкам — не ее удел, однако занималась этим долгие-долгие годы, оставив по себе светлую память в нашем городе. Чтобы закрыть тему родителей, скажу, что они погибли в авиакатастрофе, возвращаясь из отпуска в Крыму в начале девяностых…

Семьи моих бабушек-дедушек жили в этом же городе, но по какой-то непонятной мне причине общались нечасто. Никакой неприязни между ними я никогда не замечал, каждый праздник, который мы всегда проводили за одним столом, сопровождался весельем, смехом, совместным пением, но во все иные дни они почти не встречались.

О каждом из них, о дедушках и бабушках, я мог бы рассказывать бесконечно долго, но рамки повествования сдерживают меня, поэтому ограничусь лишь самой необходимой информацией. Дед мой по отцовской линии был потомственным скорняком. Слово это сегодня мало кому понятно, поэтому поясню: «скорняк» — это портной по меху.

Кстати, жили они с бабушкой в своем доме, точнее говоря, в доме, который был заложен много лет назад, но так основательно, что будет стоять еще, надеюсь, долго.

Дом этот, пропитанный своеобразным провинциальным аристократизмом, был на моей памяти всегда центром притяжения для многих людей. У нас бывало местное начальство всех степеней и рангов, элита местного искусства театра и музыки, местная богема в лицах художников и писателей. В общем, дом видел так много, что мог бы и сам писать мемуары, но сейчас о другом.

Дом этот жил какой-то своей особой жизнью, признаки которой поначалу мной не угадывались, да и потом я о них узнал только из подсказок деда и, что меня тогда весьма удивило, бабушки!

Отец мой со своим отцом, то есть моим дедом, был в каких-то сложных отношениях и, кажется, относился к нему настороженно именно в силу дедового ремесла. Фронтовик, отец, кажется, никак не понимал, как можно всю свою жизнь провести, обшивая клиентов.

К моменту, когда я оканчивал школу, и мои отношения с отцом стали портиться. Дело в том, что уже в девятом классе я знал, что продолжать обучение не хочу. Меня привлекала романтика комсомольских строек, дальних городов, куда надо ехать, чтобы проверить свой характер. Девятый класс я еще кое-как проучился, а в десятом начался полный беспорядок, когда я прогуливал уроки, скрываясь в доме деда.

Без давления, исподволь, он стал втягивать меня в свое дело, рассказывая о тайнах ремесла. Мне это не было интересно, но я сидел в его мастерской, где работала и бабушка, потому что мне невероятно нравились их рассказы. Повторись такое сейчас, я бы записывал все эти рассказы, которые были пропитаны какой-то изящной таинственностью, но в ту пору я просто слушал, раскрыв рот.

Потом пришла осень, меня призвали в армию, и жизнь моя на два года изменилась совершенно, и я изменился, наверное, еще сильнее.

Вернулся я, конечно, тоже осенью, но за эти два года во мне проснулось вполне осознанное желание учиться. Отец был этому невероятно рад и, нарушая все свои принципы, уже приготовил наш пединститут к моему появлению.

Однако это появление могло состояться не раньше, чем следующим летом, а до этого времени мне следовало чем-то заниматься. И тут произошло то, что так изменило мою жизнь.

Состоялся один из немногих разговоров отца и сына, то есть моих деда и отца, и не знаю, как именно, но дед сумел убедить, что сейчас, раз уж прошло так много времени после школы, да и армия мне школьных знаний не добавила, я должен усиленно готовиться к экзаменам. А это, уверял дед, возможно только при том условии, что я не буду --">