Хэммонд Иннес - Львиное озеро

заплакала.

— Мама, прошу тебя! Ты прекрасно знаешь, что отец мог вскочить на ноги и потянуться к карте только по одной причине. Как бы он ни был болен все эти годы, он по-прежнему оставался первоклассным радиооператором. Если он принял радиограмму от гибнущей на Лабрадоре экспедиции, значит, от нас сейчас зависит жизнь этих людей.

Она медленно покачала головой.

— Нет, ты ничего не знаешь. Ты не можешь знать… Он все выдумал…

— Значит, радиограмма была? И она заставила его вскочить, он вновь обрел дар речи… Извини, мама, но мне необходим последний журнал. Отец записал в нем радиограмму, правда? Правда, мама? Господи, да где же журнал, наконец?!

Мать устало вздохнула и сдалась.

— Хорошо, Ян… — Она повела меня вниз и достала журнал, спрятанный в шкафу, в стопке скатертей и салфеток. — Но ты не станешь делать глупостей, правда, сынок?

Не ответив, я бросился к столу и начал листать страницы. Несколько раз я замечал слово «поиск». Наконец последняя страница. Никаких каракулей, только четкие записи: «Всем станциям на волне 75 метров, ответьте, прием».

Старательный почерк отца, казалось, доносил до меня чей-то отчаянный крик. Под записью было выведено: «Должно быть, это Бриф. 29 сентября, 13.55. Голоса почти не слышно».

Голоса почти не слышно! А еще ниже — другая запись: «14.05. Он снова в эфире, вызывает все станции. Никто не отвечает». И наконец, последнее: «Теперь он вызывает V06AZ. Местонахождение неизвестно, но не дальше 30 миль от С2. Положение отчаянное, ранен и без огня. Билл Бэйрд умер. Ларош ушел». Почти ничего не слышу… «Ищите узкое озеро». (Непонятно какое.) Повтор: «Узкое озеро со скалой в форме…»

Здесь запись оканчивалась неровной, судорожной линией. Наверное, отец попытался встать и карандаш сломался.

Ранен и без огня! Я представил себе узкое, затерянное где-то озерцо, раненого человека, скрючившегося над радиопередатчиком. «Положение отчаянное». В это нетрудно поверить. Ночью — холод, днем — рои гнуса и комаров. Я читал об этом в отцовских книгах. Но главное в радиограмме отсутствовало то, из-за чего отец вскочил на ноги.

— Что ты намерен делать? — нервно спросила мать.

— Делать? — Об этом я и не подумал. — Мам, тебе известно, почему отца так интересовал Лабрадор?

— Нет.

Отрицание последовало слишком уж быстро и я поднял на мать глаза.

— Когда это началось?

— Давно, еще до войны.

— Значит, это никак не связано с ранением? Не мог же он все эти годы молчать, ничего не говоря даже тебе…

— Я соберу ужин, — сказала мать и ушла.

Бриф — вспомнил я фамилию одного из членов экспедиции. О нем мне говорил Фарроу в баре аэропорта, который мы сейчас перестраивали. Бриф был начальником какой-то геологоразведочной партии. Интересно, что следует делать в таких случаях? Вдруг радиограмму не принял никто, кроме отца? Судя но его записям, Гус-Бей не ответил Брифу. Если отец по какой-то дикой случайности стал единственным в мире оператором, принявшим сигнал, значит, я и есть тот самый волосок, на котором вист жизнь этих людей…

После ужина я сказал матери:

— Пойду, пожалуй, прогуляюсь до телефонной будки.

— Кому ты хочешь звонить?

— Не знаю. Наверное, в полицию.

— Неужели тебе так необходимо что-то предпринимать?

— Да. Кто-то, наверное, должен знать обо всем этом.

Я все еще не мог понять ее поведения и спросил, почему она пыталась утаить от меня радиограмму.

— Я думала, что ты… — Мать заколебалась, потом быстро ответила: — Я не хотела, чтобы над твоим отцом смеялись.

— Смеялись? Ну, полно, мама! Представь себе, что никто, кроме него, не принял сигнал. Если б эти люди погибли, ответственность легла бы на тебя.

Я вышел из дома и зашагал к станции метро.

Не имея понятия, с кем из сотрудников Скотланд-Ярда связаться по такого рода делу, я в конце концов набрал 999. Странно, что мне взбрело в голову сделать срочный вызов: нас ведь никто не убивал и не грабил. Дозвонившись, я с трудом втолковал дежурному, что к чему. Наконец он заверил меня, что все понял, и обещал сообщить канадским властям. Я вышел из телефонной будки с таким чувством, словно сбросил с плеч тяжкий груз.

--">