Джек Лондон - Стакан с костями дьявола

саней и шел пешком, чтобы разогреть кровь.

Все страшно устали, выдохлись, а один из нашей партии стал отставать. Нет, не девушка, благослови ее Всевышний, она родилась и выросла на тропе, а парень из Йеля. В конце концов он так ослаб и обессилел, что не мог работать, и, едва заканчивался завтрак, мы заставляли его отправляться в путь, пока сами разбирали лагерь, увязывали сани и впрягали собак. Через пару часов мы догоняли и перегоняли его, и только спустя длительное время, после того как мы разбивали лагерь и съедали ужин, приходил он, едва живой и шатаясь от усталости. Другая партия, тоже очень уставшая, все же была в лучшем состоянии и, догадываясь о нашем самочувствии, решила извлечь из него пользу. Жестоко, конечно, но справедливо. Они увеличили время нахождения в пути, мы не отставали, но для Чарли это был предел. А они даже перестали ожидать нас для смены лидера на тропе и начали постепенно уходить. Что мы могли поделать? Мы уже потеряли так много собак, что были вынуждены бросить четверо саней и все наши запасные вещи. Каждый сам теперь нес свое ружье и личное имущество, тогда как ранее его везли в санях.

Постепенно, хотя мы ни разу не говорили и даже намека об этом не было, встал неумолимый вопрос: от чего нам отказываться: от Чарли или от сокровищ? Целых три дня мы пытались заставить его войти в ритм, пока в конце концов не поняли — он не выдержит. Хотя он все еще плелся вперед на своих снегоступах, но был невменяем — смеялся, кричал и бубнил что-то про своих родных, о доме, детстве. Не раз сознание на время возвращалось к нему, и тогда он понимал, сколь тонка нить его жизни, умолял пристрелить его. В последнюю его ночь партия соперников четыре часа прошла в темноте, и лишь благодаря помощи Эйба и Джона Рендольфов Чарли смог дотянуть до лагеря. Есть он был не в состоянии и заснул там же, где упал как колода; мокасины его повело от жаркого костра. Утром противники свернули лагерь на два часа раньше обычного, а нам никак не удавалось поднять Чарли. Мозг его проснулся, но не мог заставить двигаться тело. Это была не болезнь — он просто выдохся. Единственным лекарством для него был бы отдых, а мы не могли ему его предоставить. Мы бы привязали его к саням, но еще четыре собаки оказались негодны для дальнейшей дороги, и нам пришлось их пристрелить. Сани были уже нагружены, собаки пристегнуты, а мы все ждали и пытались, тщетно пытались его поднять. Наконец Старый Сол поднял голову, посмотрел в ту сторону, где светлело небо, и мы все встали. Час наступил. Хладнокровно, без чувств посмотрели мы друг другу в глаза. Лицо Люси выражало неприкрытое страдание, хотя уста молчали. Но нами владело безумие. Нам некуда было отступать. Щелк кнутаи визг собак вернули Чарли сознание, и, взглянув ему в лицо, мы увидели, что и он все понял. Взгляд его был жалок и беспомощен. Таким бывает взгляд раненого оленя, так смотрит умирающий тюлень. Я все еще слышу его рыдания: «Мод! Мод!» — когда он отвернулся от нас. Одержимые безумием, мы бросили его, и не стоит удивляться тому, что боги покинули нас, покинувших своего товарища.

Мы встали на тропу в молчании. Первой его нарушила Люси, она бросилась к Мельмуту Киду, умоляя его вполголоса о чем-то. Неохотно он позволил ей повернуть назад. Несколько минут спустя она присоединилась к нам, но кобура на ее бедре была пуста. Через какое-то мгновение прозвучал одинокий выстрел, и мы знали, что Чарли навсегда избавился от адских тягот стоянок и снежной тропы.

А соперники, желая окончательно утвердить свое превосходство, шли до поздней ночи, и нам не удалось их догнать. К концу следующего дня повторилось то же самое; только к вечеру третьего дня добрались мы до их лагеря. Но, как и прежде, они не выказали никакого удивления, хотя внимательно оглядели нас и заметили отсутствие Чарли. Мы со стыдом восприняли это, но ни единым словом ни один из нас не выказал подлинных своих чувств. Изо дня в день, сталкиваясь лицом к лицу с жестокими испытаниями, мы подвергались пытке. Как ни был тяжел наш труд, тяжелее было сопротивляться всепоглощающему желанию отдохнуть. О, этот бесконечный, утомительный, тяжкий путь! Что бы я ни дал, лишь бы хотя бы на день перестать двигаться! С какой завистью вспоминались мне скучные и ленивые дни детства. Я даже завидовал Чарли. А из зависти вырастало желание умереть. Чаще приходила мысль разнести выстрелом череп, и чтобы настал мир и покой, которого я так жаждал. И

--">