Дмитрий Надеждин , Виталий Иванович Бугров , Игорь Георгиевич Халымбаджа , Сергей Александрович Другаль , Владислав Иванович Романов , Андрей Олегович Щупов , Александр Николаевич Чуманов , Герман Федорович Дробиз , Владимир Александрович Блинов , Татьяна Федоровна Титова - Поиск-89: Приключения. Фантастика

использует твои способности в каллиграфии.

— Вы приказывали напомнить, ваше сиятельство… Так что в приемной изволят ждать с докладом управляющий ваших тагильских заводов.

— Что за надобность? — поморщился Николай Никитович, дополнительно напудривая нос. — Именно когда я спешу! Впрочем, пусть войдет… э, предупреди его, однако, что в распоряжении у меня четверть часа, знаю я его канитель.

Первым делом низко, в пояс, поклонился Акинфий Любимов, басом провозгласив полагающиеся словеса в честь своего господина. Тут же выдвинул он перед собой зеленые сафьяновые корки, а там уж пошел сыпать цифрами, сотнями, пудами, рублями…

— Э, Михалыч, ты того… короче, суть изложи.

Поправив орден Станислава, поднялся Николай Никитович и, заложив одну руку за спину, повернулся перед зеркалом вправо, а затем и влево.

— Молодец, Вонифатий, умеешь быть полезным хозяину, жаль мне расставаться с тобой, да что поделаешь, воля господня. На время, обещаю тебе, на время… Михалыч, так ты… того, оставь мне бумаги на досмотр. Зайдешь завтра, а лучше — через три дня, да. Кстати, как там мой мастер, как бишь его… экипаж еще парадный задумывал?

— А, Егор Кузнецов! Во здравии, господин, во здравии, хотя слаб стал глазами. Дроги его на выходе. Племяш у него толковый в спомоществователях…

— Артамошка-то? — не выдержал Вонифатий, однако тут же поперхнулся и с удвоенным усердием засуетился, прибирая туалетный столик.

— О воле смерды мечтают, — добавил управляющий.

— Вот как! Это мы еще поглядим. А изделие их может оказаться весьма кстати. Пусть стараются. Ну-с, absens heres non erit!^[1] Эй, канальи! Филька, вели подавать карету!

Всчудился человек

[1800 года, месяца апреля, в 17-й день]

Ох и радовалась ребятня ярому апрельскому солнышку, и первым пучкам зеленой травы, и глинисто-золотистым подсыхающим плешинам возле Лисьей горы, на коих уже можно было и бабки метнуть, и на кулачках поспоровать, и в чугунные зады потягаться. Артамон глядел, как прибавлялось шапок на голове Васятки, истуканом сидящего на сухом бугре. Вот и следующий парень прыгнул через него, свой картуз положил сверху. Еще один махнул козлом, колпак приладил. Николашка разбежался, крякнул, ладно подскочил, да не смог перелететь через гору шапок, мал еще, сразу три штуки-то и сшиб. Теперь, паря, рассчитывайся.

Радостно взбрыкнул Васятка, надоело сидеть на студеной еще землице, встал на карачки. Ребятня же шумно схватила Николашку, зараскачивала:

— Нашему барину ладно кол вобьем!

Трижды, по числу сбитых шапок, раскачивали Николку, били им, как бревном, по Васькиному заду, аж под бугор катился. Теперь Николашкина очередь сидеть, через него сигать ребятне.

— А меня в игру примете? — крикнул Артамон.

— Прыгай, дядька, не жалко, и тебе кол вгоним! — выпалил конопатый пострел.

«Эх, давненько ли сам-то резвился, а вот уж дядькой кличут», — вздохнул Артамон. Надоело ему медовуху у братана тянуть. Да ведь, грешным делом, со вчерашнего дня начали и сегодня с утра, на могилках… Опять же как родных не помянуть? А домой неохота, матушка начнет выговаривать, что дома не ночевал, опять же Дашкин отец припрется с намеками на сватовство. К крестному дяде Егору завернуть? У того не соскучишься, тут же делом загрузит, не поглядит, что радуница.

Ладит Егор Кузнецов чудные дрожки фигурные. Особо не разглашает в заводе. В первых помощниках Артамон у дяди, уважает Егор Григорьевич племяша за башковитость и ручную сноровку. Иной раз у Артамона-то лучше работа идет, особливо мелкая, заковыристая. Кабы не был Артамон в подушном окладе у Демидова да углепоставщиком при конторе, кажинный день бы слесарил у крестного.

Буянка, взлаивая и повизгивая, норовит лизнуть Артамона в ус, пока отирает он сапоги вересовыми ветками. Из-за двери доносится разговор. Сам-то хозяин не говорун, ясное дело, балаболят по празднику завсегдатаи кузнецовские Макар да Емелька.

С порога шибает привычными, притягательными с детства запахами: зябким, першливым — железных опилок, ядреным — мездрового клея, горьковато-смолянистым — дегтя. Прибавился нынче, однако, какой-то незнакомый сладковато-дурманящий запашок. Вон оно что — Сидор Дубасников малюет, уговорил все же Егора украсить дрожки росписями. Егор Григорьевич, не охочий до разных веселостей и нынешних мод, не сразу на это согласился, главное для него было в механизме кареты. --">