Джеймс Оливер Кервуд - Пылающий лес

усмехнулся, хотя у него от полуденной жары пот ручьем катился с лица. Прошло всего шестьдесят минут с тех пор, как он покончил со своим чаем, и вдруг произошло нечто совершенно необычайное, словно удар грома в ясный солнечный день.

Глава II

Съежившись за камнем чуть больше его тела, зарывшись в белый мягкий песок, словно кладущая яйца черепаха, Карриган не скрывал от себя правды. Он попал в чертовски скверное положение, и чтобы облегчить свою душу, он беспрестанно твердил это самому себе. Голова у него была непокрыта по той простой причине, что шляпу сорвала пуля. Белокурые волосы были полны песку. Лицо покрылось потом. Но голубые глаза блестели насмешливо и зло, хотя он и сознавал, что ему не сдобровать, если тот, другой, не выпустит всех зарядов.

В двадцатый раз огляделся он кругом. Со всех сторон его окружал плоский и ровный песок. Футах в пятидесяти от него тихо плескались речные волны, разбиваясь о желтые берега. А с другой стороны, на том же расстоянии, стояла зеленая и веющая прохладой сплошная стена леса.

Между рекой и сосновой чащей была только одна эта глыба, за которой он и сидел теперь съежившись, точно боявшийся сорваться с места заяц. И скала-то была лишь простой выпуклостью сланцево-глинистой почвы. Покрывавший ее, словно ковром, слой песка был не толще четырех-пяти дюймов; он не мог зарыться в него или наскрести его в таком количестве, чтобы окружить себя подобием вала. А его враг, залегший ярдах в ста от него, видимо, был таким же смелым негодяем, как и отличным стрелком.

Карриган трижды успел убедиться в этом после того, как у него родилась мысль внезапно скрыться под защиту леса. Всякий раз, как только его шляпа слегка показывалась из-за скалы, ее быстро и ловко пробивала меткая пуля. Третья пуля отбросила шляпу футов на двенадцать. Стоило ему показать хотя бы одну складку, как пуля тотчас же попадала в нее с безошибочной точностью. Дважды показывалась кровь. И веселый огонек постепенно исчезал из глаз Карригана.

Ему пришлось долго ломать себе голову над тем, чего добивается его враг. Его не хотят ни ранить, ни обезоружить. Его хотят просто убить. Убедиться в этом было нетрудно. Стараясь не выставлять руки или плеча, он вынул из кармана белый носовой платок, привязал его к концу винтовки и выставил над скалой, точно белый флаг. Потом с такой же предосторожностью он высунул кусок сланца, который на расстоянии ста ярдов можно было принять за его плечи или даже за голову. Но едва сланец показался над скалой, как раздался выстрел, разнесший его на мелкие куски.

Карриган опустил флаг и съежился еще больше. Это была поразительная меткость. Он знал, что покажись он сам на одно мгновение, чтобы пустить в ход свою винтовку или свой тяжелый автоматический револьвер, то упал бы трупом, не успев нажать спусковой собачки. И в то же время он был уверен, что рано или поздно ему придет конец. Руки и ноги его затекли. Не может же он бесконечно сидеть согнувшись, точно складной нож, под такой ненадежной защитой!

Его враг скрывался на опушке леса, но не прямо перед ним, а где-то в ста ярдах вниз по течению. Много раз Карриган спрашивал себя, почему его противник не проползет через лес с винтовкой, чтобы занять новое и удобное место обстрела, которое находилось как раз между выступом скалы и лесом. Ведь с той стороны он оказался бы для того, другого, совершенно беззащитным. Но враг, находившийся в ста ярдах вниз по течению, не сдвинулся с того места, откуда впервые раздался его выстрел. В тот момент Карриган шел открыто по мягкому белому песку. Он почувствовал словно ожег у своего левого виска: на полдюйма правее — и он лежал бы трупом. С быстротой того же выстрела он упал за единственное прикрытие, сланцевую глыбу.

Уже четверть часа, как он силился освободиться от давившей его плечи тяжелой котомки, стараясь не подставлять себя под последний смертельный выстрел. Наконец это ему удалось. С чувством глубокого облегчения он бросил ее рядом со скалой, почти удвоив таким путем свое прикрытие. Тотчас же в нее со свистом ударила пуля, а затем другая. Он услышал звон посуды.

Впервые он мог теперь стереть с лица пот и вытянуться, а главное — подумать. Карриган обладал непоколебимой верой в могущество человеческого разума. «Разумом можно всего достичь, — говорил себе он. — Разум вернее хорошей винтовки».

И вот, едва почувствовав физическое облегчение, он сразу начал приводить в порядок свои запутанные мысли. --">