Давид Моисеевич Затуловский - Трое

метров приходится останавливаться.

Несмотря на холод, пот струйками стекает по лицам альпинистов. Измученные, полуголодные, они с упорством отчаяния разгребают снег. Особенно трудно Ивану: ещё болит всё тело. От нечеловеческого напряжения открылась рана. Он идёт, стиснув зубы, не произнося ни слова.

Очередная остановка, кто знает которая по счёту. Соколов склоняется к Раззметову:

— Как чувствуешь себя, Рахим?

Глаза больного закрыты, дыхания почти не слышно. Он без сознания.

— Давай скорей, Ваня.

Скорей! Скорей! Это единственное, что заполняет теперь их сознание.

Скорей, скорей, Рахиму очень плохо! Нужны лекарства, нужен врач.

Впереди узкий проход между лавинными конусами. Опасность грозит справа и слева. Мучительным усилием воли Соколов заставляет себя оценить обстановку; быть может, переждать до вечера и продолжить спуск ночью? Нет, одного взгляда на Рахима довольно, чтобы отказаться от этой мысли.

Взгляд на склоны, на огромные карнизы, нависающие с левого гребня. Нужно идти левей. Левый склон ещё в тени, и лавины пойдут прежде справа.

Вдвоём с Кулагиным они быстро уходят вперёд на всю длину верёвки. Останавливаются и сильным рывком увлекают свёрток с Раззметовым к себе. Снова быстрый спуск и снова рывок. Ничего, под спиной у него толстые спальные мешки.

Так, хорошо, опасное место пройдено. Остановка. Кулагин, а за ним Соколов тяжело валятся на фирн. Сердце бешено колотится, дыхание никак не приходит в норму. Соколов ползком добирается к Рахиму. Тот всё ещё без сознания.

Вдруг сверху доносится странный звук. Шорох нарастает, превращается в оглушительный грохот. Лавина! Огромная масса снега низвергается выше по ущелью. Только что пройденный участок пути превратился в ад. Справа и слева падают снежные обвалы. Из узкого ущелья вздымаются облака снежной пыли.

Альпинисты опять идут медленно. Соколов экономит силы: впереди первый ледопад.

Ледопад! Двухсотметровым порогом вздыбился этот хаос, путаница зияющих трещин и ледяных глыб самой причудливой формы. И здесь должны пройти два предельно измученных человека и пронести больного товарища. Соколов и Кулагин не раздумывают: у них попросту нет для этого времени. Впрочем, это, может быть, и к лучшему, обычная логика могла бы дать один ответ — невозможно.

Остаётся позади первая большая трещина. Переход через неё дался неожиданно легко: лавинный снег образовал несколько прочных перемычек-мостов. Теперь резкий поворот влево и подъём на ледяную глыбу, нависающую над нижним краем следующей большой трещины. Это ключ к преодолению всего ледопада. С глыбы Раззметова придётся спускать на верёвке.

И вот Кулагин стоит внизу на кромке льда и оттягивает верёвкой повисший в воздухе свёрток с больным. А Юрий, откинувшись назад, выдерживает вес Раззметова и всего снаряжения, в которое тот завёрнут.

Юрию кажется, что верёвка перерезает руки. Он освобождает верёвку понемногу: ему не удержать быстрого скольжения… Полметра свободной верёвки. Рывок. Ещё полметра, ещё рывок. Всё это длится нескончаемо долго. Соколов чувствует, что он больше не может. Хочет крикнуть товарищу, но в этот миг теряет сознание. Его тело под напором верёвки медленно складывается, как перочинный нож, и валится на бок. Руки судорожно вцепились в верёвку.

Увлекаемый живым грузом, Соколов постепенно скользит к краю глыбы. Ближе, ближе… В полуметре от края скольжение прекращается. Несколько минут Юрий лежит неподвижно, потом холод ледяной поверхности приводит его в чувство. Он встревоженно тянет за верёвку, которая свободно поддаётся. Что за чёрт? Внезапно до него доносится возбуждённый голос Ивана. Как удар, вспыхивает мысль: «Рахим? Что с ним?»

Ещё голоса. Что это? Галлюцинация? Соколов пытается встать и не может. В этот момент откуда-то сбоку появляется знакомая плотная фигура Коробова. Сон? Но нет, Виктор Михайлович уже рядом, помогает ему подняться. Тогда, с трудом приподнявшись, Соколов говорит:

— Пожалуйста, помогите Рахиму.

--">