Георгий Иванович Свиридов - Дерзкий рейд

коне. За спиной у прискакавшего была винтовка, а на боку шашка. Такие винтовки видел Нуртаз у русских сарбазов^[3]. Он знал, что из нее стреляют медными пулями и можно за версту попасть в голову лисицы, если, конечно, возьмет ее в руки настоящий охотник. Шашка тоже русская, такая висела у толстощекого урядника, когда тот приезжал в селение собирать подати. Нуртаз, конечно, слегка позавидовал всаднику, который был немного старше, года на три-четыре, не больше, но уже имел винтовку и шашку. Не говоря уже о добрых городских сапогах и почти новом стеганом халате. Конечно, Нуртаз позавидовал ему, только самую малость позавидовал и отвернулся. Отвернулся, чтобы прикрикнуть на псов, которые злобным рычанием встретили незнакомца.

— Прочь, поганые твари!

— Где найти Габыш-бая? — издали прокричал после приветствия всадник, слегка придерживая взмыленного коня.

Нуртаз камчой показал в середину селения, где на небольшой возвышенности красовалась просторная белая юрта. Казах хлестнул коня и помчался к селению. Нуртаз видел, как он соскочил с коня и в сопровождении одного из джигитов Габыш-бая, что постоянно находились поблизости, вошел в юрту. О чем они там говорили, Нуртаз не знал, но понял, что гость важный и привез хорошие новости. Понял по той спешке, с какой закололи молодого барашка, разведя огонь, стали варить бешбармак.

Под вечер у богатой юрты Габыш-бая собрались седобородые главы семей, окруженные взрослыми сыновьями и близкими родственниками. Прискакали казахи из соседних аулов и ближайших пастбищ. Степенно рассаживались, строго соблюдая неписаный закон старшинства и знатности. На почетном месте, на коврах и паласах, поджав ноги, расположились белобородые аксакалы и родовая знать. Женщины, особенно девушки, стайками толпились в стороне, выглядывали из-за ближайших юрт, жадно всматривались и вслушивались.

— Дети Алаша! Сыны ислама! — Габыш-бай простер руки, обращаясь к своему роду. — Степи нашими были и нашими должны быть. Пришло наконец время избавиться от русских!.. Создадим свое ханство, будем жить по справедливости, по законам Магомета, как деды и прадеды жили.

Потом говорил приезжий. Хотя и молод лицом, однако говорить умел. Он бойко зачитал послание хана Жанши Досмухамедова, который был главным человеком у алашординцев. Кто такие алашординцы — никто толком не знал, но каждый понимал, что это свои, казахи. А казах с казахом всегда договориться может. Аксакалы важно поглаживали свои бороды, молодые выпячивали грудь, бедняки почесывали подбородки, и каждый видел в послании хана возможности осуществить, наконец, свои тайные мечты и помыслы. Одни жаждали власти, другие — богатства, третьи хотели просто иметь вдоволь мяса и хлеба.

— Клянусь аллахом, правоверные, что-то я не совсем понимаю Габыш-бая, старшину нашего рода, — тихо сказал старый пастух Берды, которого больше все знали в ауле по прозвищу Верблюжья Голова.

— Ты что, защищаешь урусов? — громко спросил его богач Кара-Калы, хмуря седые брови.

— Я как все казахи… Только мне трудно понять старшину рода… Брат его, Осман Кобиев, золотые погоны на плечах носит. Большой начальник он, командует целой крепостью, что на Каспий-море стоит, где берег Мангышлака. Вчера еще Габыш-бай гордился своим братом, его службой царю. А сегодня, выходит, урусы вдруг врагами стали нашими. Как понимать, правоверные?

На пастуха Берды посыпались насмешки со всех сторон. Вот уж действительно «верблюжья голова». Неужели он не понимает, что казах всегда остается казахом, а урус урусом?

Нуртаз, подобрав полы потертого ватного халата, сидел на земле рядом с бедняками-пастухами. Конечно, узнать такие новости было для него делом важным и нужным. Он внимательно слушал аксакалов, спрятав в карман свой темир-кумуз, с которым не расставался никогда, однако глаза пастуха невольно косились в сторону высокой юрты своего бая. Оттуда, сверкая черными очами, выглядывала Олтун.

Олтун, дочь Габыш-бая от третьей жены, встречала шестнадцатую весну своей жизни и была нежнее тюльпана, чьи лепестки доверчиво и робко тянутся к солнцу. Не нужны ни наряды из бархата и шелка, ни украшения из дорогих камней, ни золотые монеты, пробитые и нанизанные на нитку, чтобы подчеркнуть прелесть ее тонкого стана и степную красоту круглолицей смуглянки.

Нуртаз знал Олтун с самого раннего детства, но только с прошлой весны, когда перевозил юрту Габыш-бая --">