Роберт Ирвин Говард - Черная книга

поднялся и стоял пошатываясь, не замечая ничего, думая только о прохладной воде, которая журчала так близко от меня, – и тут легкая, точно прикосновение розы, рука дотронулась до моего плеча. В испуге я вздрогнул, обернулся – и застыл очарованный прекрасным пилением. Темные ясные глаза с жалостью взглянули на меня, и маленькая рука за изодранный рукав повлекла меня к дверям Храма Грез. Я отшатнулся было, но низкий, мягкий и мелодичный голос убеждал идти, и, попреки всякой логике полный доверия, я поплелся за своей милой проводницей.

У дверей нас встретил Хассим, его жестокие кулаки поднялись, а на низком, точно у обезьяны, лбу прорезалась глубокая морщина. Но, когда я съежился в ожидании удара, негра остановила воздетая рука девушки и властная интонация се голоса.

Я не разобрал ее слов, но смутно, будто в тумане, увидел, что Хассим получил от нее деньги. Она провела меня к кушетке, помогла лечь поудобнее и расправила подушки, словно я был египетским фараоном, а не оборванным и грязным выродком, живущим только ради дурмана. На мгновение я почувствовал на лбу прохладу ее тонкой руки, а потом девушка удалилась, и тут же пришел Юсеф Али и принес порошок, о котором отчаянным криком молила моя душа, – и вскоре я опять бродил по неизведанным и экзотическим странам, доступным только пленникам гашиша.

Ныне, сидя на циновке и вспоминая мертвую голову, я удивляюсь еще больше. С тех пор как юная незнакомка привела меня в притон, я приходил туда, когда хотел, даже не имея денег. Безусловно, кто-то расплачивался с Юн Шату за меня, и хотя подсознание говорило мне, что деньги дает та самая девушка, помраченный разум не мог полностью осознать этот факт и отказывался размышлять о причине. Что проку в размышлениях? Раз кто-то платит и мои грезы, так похожие на явь, продолжаются, какая мне забота? Но на этот раз я крепко задумался. Потому что девушка, которая тогда защитила меня от Хассима и помогла получить гашиш, была та самая красавица, которую я видел в грезе о мертвой голове.

Пускай я погряз в пороке и деградировал, ее обаяние поразило меня, точно нож пронзил самое мое сердце, и странным образом ожила память о тех днях, когда я был таким же человеком, как другие, а не угрюмым и покорным рабом дурмана. Ах, как они были далеки и туманны, мерцающие островки в дымке лет, и какое огромное темное море пролегло между прошлым и настоящим!

Я посмотрел на свой изорванный рукав, на грязную, с неопрятными, точно кривые когти, ногтями руку, торчащую из обшлага, взглянул на густой дым, повисший в мерзком помещении, на низкие скамьи вдоль стен, где валялось отребье вроде меня – любители грез с пустыми глазами, потребители гашиша и опиума. Посмотрел на вертлявого китайца, неслышно скользящего взад и вперед в комнатных туфлях, – он разносил трубки или горящие шарики очищенного опия, мерцающие, как светлячки.

Посмотрел на Хассима, стоящего, сложив руки на груди, возле двери, словно огромная статуя из черного базальта.

И я содрогнулся и спрятал лицо в ладонях, потому что теперь, когда мое мужество возвращалось по капле, я понял, что это последнее и самое жестокое сновидение бесполезно: я уже пересек океан и никогда больше не вернусь по его водам, я навсегда отрезал себя от мира нормальных мужчин и женщин. Ничего более не оставалось, как погрузиться в это сновидение, как я уже проделывал много раз – быстро, в надежде вскоре достигнуть Последнего Океана, который лежит за пределами всех грез.

Таковы бывают эти миги прояснения, острой тоски, которые временами прорываются сквозь туман в сознании всех жертв наркотиков – необъяснимые и недостижимые…

Итак, я вернулся к своим бессмысленным грезам, к фантасмагории иллюзий; но время от времени, точно острие меча, вспарывающее туманную завесу, сквозь высокие горы, низкие долины и глубокие моря проникал блеск темных глаз и гладких волос, точно полузабытая музыка.

Вы спросите, каким образом я, Стивен Костиген, американец с разносторонними знаниями и не чуждый культуре, дошел до того, что валяюсь в грязном Притоне лондонского Лаймхауза? Ответ прост: нет, никогда я не предавался изнуряющим оргиям и не искал новых ощущений на таинственном Востоке. Ответ заключается в одном коротком слове: Аргонн! Боже, что за бездны и высочайшие пики ужаса скрываются в этом словечке! Контужен разрывом снаряда, ранен осколками.

Бесчисленные дни и ночи, не имеющие конца, ревущая адская красная пропасть над ничейной --">