VZV-404 - Давным-давно

действительно, вроде чего тут ходу-то. Наверно, уж это сейчас все так привыкли ездить далеко. Вон тебя из Москвы привезли, родители побыли день да уехали на работу. А раньше такое и немыслимо было. Это как целая Кспедиция.

А меня, когда выдали. Я сначала, с непривычки, не хотела здесь жить. У меня же брат Ванюша остался в отцовом доме. Он все плакал, с мачехой никак не хотел оставаться. Я, бывало, ночью проснусь и все думаю – как он там, без меня. А наутро соберусь, да пойду в Малиновку. Одна, никому не скажу. Меня ругали. Вроде, куда от мужа бегаешь? Там своя семья. А я никак не могла. Убегу потихонечку. До Малиновки дойду. Смотрю Ванюшка – грустный, заплаканный сидит. Весь какой-то затюканный. Потом, я еже узнала. Его мачеха, в чем был, в одной рубашонке, в холодном подполе закрывала. Хотела, верно, чтобы он прозяб, да помер. Он сидит там, бедный, сидит – наплачется, да заснет на сыром полу, на картошке. А как все с работы, с полей возвращаются, она его – выпусти, и как ни в чем не бывало. Вроде он все время в доме. А реветь, да говорить, не разрешала. Боялся он. Да и не понимал.

– Бабушка, его очень жалко. Зачем она так? – девочка, представила мальчика и чуть не заплакала.

– Мачеха… А он меня увидит, обрадуется: «Манька» – кричит – «Ты за мной пришла! Возьми меня!». На меня кинется и плачет, плачет. Отец-то потом разрешил его мне забрать. Так и жил Ванюшка потом со мной, с мачехой никак не хотел.

– Бабушка, а Манька – это кто? – внучка не слышала этого имени. Оно было непривычным. Бабушку звали Маша или Мария.

– Как кто? Это же я.

– Почему же такое имя?

– Так уж звали раньше – Манька, да Манька. А то еще – Панька, да Шурка были имена. А еще у нас была женщина одна, звали Домна. Бывало, соберемся идти косить или по ягоды. Пойдем, говорим, за Домночкой зайдем. Вот. За Домночкой!

Или, еще бывало, в деревне у нас был Тютюня. Отчего так звали никто и не знает. Такой лентяй был, прямо жуть. Его хоть в тюрьму сажай, все равно ничего делать не хотел. У него один раз дом загорелся. Люди набежали, тушат. А он под телегой во дворе спит. Его растолкали, говорят ему: «Ты, что же спишь, у тебя дом горит». Он посмотрел-посмотрел и отвечает: «Да, тьфу на него, развалина, его чинить дороже» – и опять спать собирается. «Ты что! Одурел что ли от безделья!? Ведь деревня сгорит!» – и хлоп ему по роже. Только тут он пробудился и тушить пошел. Тютюня он и есть. А потом на войне погиб. Вот как.

А Ванюшку-то, мне сначала не разрешали совсем забрать. Я его уведу из Малиновки. Никому не скажу. Идем, сначала ничего, хорошо. А как подальше отойдем, он уставать начинает. Идти не может. А надо. Не все же на земле сидеть. Я его на загорбок возьму и тащу. А уж как сама устану – ляжем на траву и лежим. Потом до мостов дойдем. Еще немного вроде. Вон уже и дом виден. А он спит. Я его на свой фартук положу и тащу за собой волоком, по траве, через мостки. А мости деревянные, не струганные. «Ой, Манька, жопу дерет!» – как закричит, проснется. Это ему через рубашонку, да мой фартук занозы от мостков как вопьются!

– Бабушка, это не хорошие слова! – девочка насупилась. Она удивлена, что бабушка так сказала. Нехорошо же.

– Нехорошо. Только так уж было. Штанов-то не было тогда. На Ванюшке только рубашонка.

– А сколько ему было лет – когда ты его так тащила?

– Годика три-четыре. Вот, дотащу его до нашего дома, и спать уложу. Не на виду, подальше, чтобы его не сразу заметили. Ругались они. Говорили: «У тебя своя семья». Только мне его очень жалко было. Я Ванюшу у соседа иногда оставляла, его, поэтому, и не сразу замечали.

Там, где у нас сильнушка теперь, где качели твои, – дом раньше был. Жил там дьячок. Старенький, одинокий.

– Кто это?

– Дьячок-то? При церкви служил. Я как в нашу деревню перешла к мужу, с ним, с этим дьячком, сдружилась. Меня ругали, то не так сделаю что-то, то из-за Ванюшки, то еще из-за чего. Я к нему бегала. Дьячок этот, такой маленький был старичонка, весь седой, худенький, сгорбленный и черный как птица-ворон. Он меня успокоит, чаем напоет, историю расскажет. Как он служил в церкви, да какие иконы у них там были, какие золотые чаши, кресты. А то мы с ним вместе на службу ходили. Церковь здесь у нас была, в соседней деревне. Хорошая такая, с колокольней. Не большая, но богатая. Разрушили ее. Сейчас только стены остались. И то не целиком. А хитрый, верно, он был. Перед тем, как это случилось, он ушел куда-то. Не было его несколько недель. Люди собрались, пошли церковь разграбить. Она закрыта была, --">