Джавид Алакбарли - Гертруда

не доводить себя до изнеможения.

Она что-то пыталась объяснить. Он не слушал. Второй его ультиматум был предельно категоричен.

– Или мы уезжаем отсюда, или я ухожу от тебя. Ты же не карьеристка. Зачем тебе всё это?

Всю оставшуюся жизнь она мысленно будет отвечать ему на этот вопрос, находя всё новые и новые аргументы. А он уедет. Да и отвечать уже будет некому. Спустя полгода после того, как он перебрался в город, его не стало. Немного больше водки, чем следовало бы, было выпито, немного больше дождя на извилистой дороге и не вовремя отвернувшаяся удача. Всё это вместе привело к тому, что она в одночасье стала вдовой. Перестала быть его женой. Но не успела при этом даже развестись с ним. И всё же стала именно его вдовой.

Услышав весть о его смерти, она чётко знала, что будет делать. Перевезла его тело, организовала похороны и поминки. В знак траура оделась во всё чёрное. Сперва это был траур по мужу. Пусть и по бывшему. Потом одежда чёрного цвета стала её второй кожей. И она уже не снимала этот траур. По существу же, это был траур по самой себе. Как по женщине. Умер он и умерла женщина в ней. Осталось бесполое существо. А ещё осталась холодная постель и его точная маленькая копия. Его сын.

Малыш, с первых дней своей жизни, прекрасно понимал, насколько занята его мать и умел сам развлекать себя. Потом он пошёл в детский сад, который организовала она. Детский сад был весь из себя образцово-показательный. Как и её сын. Она и не заметила, как рано он научился читать. Лишь удивлялась тому, как он легко перешагивал из одного класса в другой. Пойдя в школу в пять лет, он уже к двенадцати годам он уже кончил восьмилетку.

Журнал «Квант» был его любимым развлечением. Когда там печатали фамилии школьников, раньше всех решивших довольно сложные задачи этого научно-популярного журнала, то там часто мелькала его фамилия. Он не любил демонстрировать матери свои успехи. Когда же он стал победителем республиканской олимпиады по физике в Баку, мальчика попросили пригласить родителей. Он честно заявил всем этим дядечкам и тётечкам в какой-то солидной комиссии, что отца у него нет, а у матери нет времени заниматься такими глупостями. Если что-то нужно передать ей, то он может сделать это сам.

Вернувшись из столицы, мальчик просто сказал матери, что его приглашают в школу-интернат с физико-математическим уклоном.

– Я очень хочу поехать туда. Ну, пожалуйста, разреши мне. Я буду хорошо себя вести и вовремя буду кушать.

У него было слегка виноватое выражение лица, когда он просил её об этом. Конечно же, нутром она всегда понимала, что её мальчику не досталось тех крепких крестьянских генов, которые так привязывают её к земле. Они у него были совсем другие. Отцовские. Она не могла не догадываться и о том, что, по существу, её муж ушёл из жизни, не реализовав даже частичку заложенного в нём от природы потенциала. Она считала, что ей не нужно горевать об этом. Так уж сложилось. Сын же был преисполнен гораздо больших амбиций, чем его отец. Он хотел познавать тайны мироздания. А к ним в деревне не приобщишься.

Умом она всё понимала. Душой и сердцем просто недоумевала. Его жажда знаний порой просто пугала её. Но выбор был сделан. И она была обязана уважать его. Даже, если это и был выбор маленького человечка. Она поехала вместе с ним в столицу, обустроила мальчика в этом интернате. С тех пор, хотя бы раз в месяц, она была вынуждена приезжать к нему. Просто так, чтобы проведать его. Заглянуть в глаза. Покормить чем-то вкусным. Это было нужно прежде всего ей. Для самоуспокоения. Она никогда не спрашивала ни его, ни себя о том, а нужно ли это ему.

Закончив школу, он захотел уехать в Москву. В университет поступил легко. Теперь их встречи сводились к тому, что она во время своих поездок на сессии Верховного совета, заглядывала к нему в общежитие. Или же он приезжал к ней в гостиницу «Москва». Они обедали, говорили о том, о сём. Но при этом холодок между ними никогда не исчезал. Она стеснялась сына, казавшегося ей абсолютно чужим человеком. Боялась показаться ему глупой и никчемной. Женщиной, которая являлась, по существу, частью хлопкового поля. Коробочкой.

Иногда она с улыбкой убеждала себя в том, что на самом деле всё было изначально предопределено тем, что они смотрят в разные стороны. Он с самого детства смотрел вверх, в небо. Всё пытался понять, как же там всё устроено. А она всю свою жизнь смотрела вниз. На хлопковый куст. Вот поэтому им так трудно понять друг --">