Валерий Георгиевич Чиряев - Чисхан

Валерий Чиряев Чисхан Повесть

Первым комсомольцам — милиционерам Якутии посвящается.

Ысыах

После долгой студеной зимы и весеннего половодья наконец оттаяла и по-летнему задышала земля. В наслеге, прикорнувшем у просторного аласа^[1], люди ходили повеселевшими. За неделю до Петрова дня все узнали, что князец Петр устраивает большой кумысный праздник. Из юрты в юрту весенними жаворонками перелетали весточки о том, сколько доится кобыл и сколько скота откормлено на убой.

— То-то попьем кумысу! — радовались любители дарового угощения.

— Уж и наедимся свежанины! — мечтали бедняки и хамначиты, изрядно исхудавшие за долгую голодную зиму.

Князец Петр пригласил на праздник владельцев скакунов даже из самых дальних наслегов. Скачки!.. У кого из якутов при этом слове не забьется учащенно сердце. Даже ветхий старец сползет с орона^[2], не пропустит это волнующее зрелище.

У князца Петра был жеребец знаменитой даурской породы. Слава о его боевых качествах шагнула далеко за пределы улуса. Но кого посадить на скакуна?

Старшего Аргыллу? Грузный увалень, кривоногий да и лентяй, каких свет не видывал! Ему бы только мясо жрать, кумыс пить да девок щупать... При первом прыжке свалится с Буланого, да еще шлепнется толстым задом в коровью лепешку, опозорит благородные седины отца! Недаром этого лентяя втихомолку называют Аргылла-Толстопузый... Куда ему с таким брюхом на коня!

Ну, конечно, Луку! Этот всем взял: силен, ловок, строен. А как на коне сидит! Да и найдется ли кто в улусе равный Луке, сыну князца Петра? Разве что этот молокосос Чисхан, сын голодранца Тонгоноха... Удал, смел, красив — ничего не скажешь. Но до Луки ему далеко!

Так думал старый князец, предвкушая победу Луки на скачках. Только бы не продешевить, заключая пари, оправдать расходы, возместить убытки!

Впрочем, как говорят русские, не до жиру, быть бы живу. Еще перед весной докатилась до князца страшная весть из самого Петербурга. Да такая, что волосы дыбом! Но умолчал о ней князец... И неспроста затеял даровое угощение. Для целой оравы людей: сытых и голодных, богатых и бедных.

И вот настал этот день — день именин князца Петра, богатого и уважаемого в улусе человека. Просторный русский дом князца, обнесенный крепким забором, большими застекленными окнами смотрел на обширный алас, обсаженный ради праздника свежесрубленными молодыми лиственницами и березами. Они совсем заслонили ветхие юртенки, провалившиеся в землю хотоны^[3], кривые изгороди. И только рубленый дом стоял надутый и важный, как и сам князец.

На пригретых солнцем холмиках сидели старики в шляпах, сплетенных из конского волоса. Они обсуждали затянувшуюся нынче холодную весну, припоздавшее лето, которое, однако, опять-таки будет неурожайным. Занятые своими нелегкими думами, старики, казалось, забыли, для чего собрались сюда, на этот праздничный алас.

Зато молодежь веселилась вовсю: девушки кружились у лиственниц и берез, пели шуточные песни и подзадоривали парней, затеявших борьбу.

Но какое веселье без угощения?

И самые нетерпеливые топтались у большой юрты и маленького амбара, в которых хранились приготовленные мясо и кумыс. А в доме князца все совещалась о чем-то местная знать.

Лишь в полдень, когда собравшиеся уже начали глухо роптать, к ним вышел распорядитель ысыаха. Заметно важничая, он сказал:

— Люди, вам надо разделиться на три группы. Там сядут самые уважаемые люди улуса: тойоны и их хотуны.

И он указал рукой на бугор, венчающий ровную полянку.

— Там, — и палец распорядителя ткнулся в сторону жиденькой изгороди, словно хотел ее развалить, — сядут батраки и нахлебники.

— Здесь, — распорядитель указал пальцем в ноги, — сядете вы... остальные гости.

И вот два батрака, кряхтя от натуги, принесли для улусной знати большой медный котел, доверху наполненный вареным мясом, и вместительный кожаный бурдюк свежего кумыса. Не обошел распорядитель и «остальных» гостей. И только людям у изгороди — батракам и нахлебникам — досталось немного мяса и жалкие остатки кумыса.

— Сам жрет, как огус^[4], а нам остается только слюни глотать! — недовольно ворчали они.

Насытившись и вдоволь напившись кумыса (не пропадать же добру!), князец вышел на середину круга, образованного тремя группами людей. Засунув пальцы рук за широкий пояс, туго --">