Витаутас Мисявичюс - Двое на соломенной крыше

какому-то леснику, в глухомань. Да еще и меня с собой тащит. И это — в такое неспокойное время.

Шапарнис очень настойчиво приглашает нас в избу почаевничать. Старшина, к моему удивлению, согласно кивает головой. И мы идем.

В комнате — царство света. Со двора окна кажутся темными потому, что они добросовестно занавешены. Я невольно закашлялся уже на пороге: в комнате сине от табачного дыма. На скамейках вокруг стола сидят пятеро мужиков и нещадно смолят махорку. Пять пар глаз выжидательно впились в нас. Неприязненно ощупали винтовки, милицейскую форму.

Присутствие тут людей — для нас неожиданность: о них лесник нас не предупредил. Впрочем, видимо, как и их — о нашем появлении. Один из мужиков недовольно сплюнул под ноги, швырнул на пол и раздавил самокрутку. Сапоги у него мокрые, стоптанные и старые.

Да, встреча с нами особой радости этой пятерке явно не доставляет. Мне становится неуютно, но Пелегринда ликует так, словно обрел после долгой разлуки лучших друзей.

— Ого! Оказывается, Шапарнис, у тебя еще гости есть. Привет, мужики!

В ответ глухое неразборчивое бормотанье.

Лесник принялся объяснять, заметно нервничая:

— Это лесорубы. Работают в лесничестве. Сезонники.

Сезонники многозначительно переглянулись, раздался смешок.

— Так сказать, не щадя сил, трудимся на благо родного края, начальник, — подмигнул Пелегринде один из компании.

А старшина, окончательно уже освоившись, весело улыбнулся и дружески похлопал по плечу ближайшего крепыша:

— Ты, небось, каждый день по две нормы даешь? Экий богатырь!

— Это уж как когда. Как начальство прикажет. Нужно — и три нормы потяну. — Он весело глянул на приятелей.

Пятеро мужчин взрываются хохотом, поощряя остроумие крепыша. Мне уже ясно, что это за компания. И мне этот смех совсем не нравится.

За окном что-то громыхнуло. Я напрягся, приготовился сдернуть с плеча винтовку. Лесник заметил это:

— К чему так нервничать? Здесь все свои.

Пелегринда усмехнулся:

— Новичок он, не привык, — потом посмотрел на меня, добродушно мотнул головой в сторону окна. — Собака там возится. Большой такой щенок. Я его во дворе видел.

Шапарнис не расслышал и невпопад поддержал:

— Точно, собака ищет своих щенков. А у тебя, парень, — обратился он ко мне, — как я посмотрю, всегда ушки на макушке. А?

Довольно двусмысленная похвала.

Пил, топоров у этих лесорубов что-то не видно. Руки ухожены, без мозолей. Очень, между прочим, похожие на ту кисть...

Один из сидящих вытаскивает нож и начинает мельчить им табак. Этот нож больше напоминает штык. И еще на нем видна крупно выгравированная надпись по-немецки.

Обстановка напряженная.

Сидящий с края лесоруб вдруг встает, лениво пересекает комнату и опускается на порожек подле дверей, вытянув длинные ноги. Тому, кто захочет выйти, придется переступать через них... Украдкой, беспокойно я наблюдаю за старшиной. Дошло ли наконец до Пелегринды, что мы влипли?

А старшина невозмутимо разоблачается, снимает винтовку с плеча, прислоняет ее к столу, сворачивает самокрутку. Потом, оставив оружие, идет к дверям. Воцаряется мертвая тишина, как перед грозой. Мужик у дверей — мне это хорошо видно — напрягся, собрался, словно для броска. Только Пелегринда, похоже, ничего не замечает.

— Дай прикурить, — нагибается он к сидящему у порога.

Потом затягивается самокруткой и, довольный, возвращается на место. Подхватывает винтовку и забрасывает на правое плечо, дулом вниз.

Старшина мирно курит, и напряжение вроде бы спадает. Тишину нарушает хозяин:

— Чего же мы ждем! — словно спохватывается он. — Эй, Лайма! — он повернулся к дверям смежной комнаты. — Накрой в гостиной. Зажги свет, согрей самовар. Гости у нас!

— Сейчас. — Из-за двери грациозно выскальзывает молодая женщина.

— Дочка, Лаймуте, — ласково представляет Шапарнис эту лесную фею.

— Здравствуйте, — потупившись приветствует нас Лаймуте и скрывается в гостиной. Пятеро мужчин провожают ее загоревшимися глазами. Но я смотрю не на это милое создание, а в зеркало, висящее на стене. В нем отражаются двери, за которыми скрылась Лаймуте, и я, и старшина. И еще небольшая щелочка в дверях, из которых вышла Лайма. И в ней, в щели этой, мелькает вытянутое злое лицо. На подбородке — заметная темная родинка. Это отражение в зеркале появляется лишь на какую-то секунду, но мне хватает этой секунды, чтобы узнать в --">