Дарья Прокопьева - Жемчужный узел

Микула зажмурился, ощупью нашёл какую-то тряпку, кое-как вытер лицо и прижал рану. Не переставая ругаться, проморгался, повернулся к удочке — надо ж выяснить, что с ней стряслось!..

Да так и обомлел.

Из воды высунулся, облокотился о край лодки парнишка. На вид вроде обычный: кожа не синяя, когтей никаких нет, клыков вроде бы тоже. Но почему-то Микула даже не усомнился — перед ним был водяной, как он есть. Это потом дошло, что у парнишки были немигающие рыбьи глаза, подёрнутые мертвецкой дымкой, а тогда показалось — аура от него исходит мистическая. Да ещё и улыбался так, как ни один нормальный человек в жизнь бы не улыбнулся.

— Ну, здравствуй, Микула.

Тот даже не удивился, что водяной знает его имя. Поразился только, что по-людски говорит: чуждость говора выдавала лишь странная «у» — водяной тянул её, необычно так, зазывно, будто на дно приглашал.

Претворять в жизнь Микулины страхи водяной не спешил. Плавал себе у лодки, смотрел снизу-вверх, ласково и выжидающе. Микула почему-то вспомнил тёщу: та вот с точно таким же выражением его на ужины приглашала, а потом на них выспрашивала — сколько чего продал, сколько заработал, когда терем достойный отстроит для любимой жёнушки.

— Нет, ну это уже как-то невежливо, — протянул водяной, деланно нахмурившись. — Здороваться, Микула, в ответ надо.

— Здрасьте, — выдавил тот и, почувствовав, что коленки начинают подгибаться, сам плюхнулся в лодку, на скамеечку.

Улыбка водяного стала шире. Захотелось снова вытереть лоб.

— Молодец, Микула. Вижу — хороший ты мужик, вежливый. Забывчивый только. Чего в гости да без гостинцев приходишь? Это ж как-то неправильно, не по-нашенски.

— Не по-вашенски? — переспросил Микула.

Водяной склонил голову набок, скривил брови. Цокнул языком:

— Ну чего ты, Микула, черту между нами проводишь. Мы все свои, на одной земле живём, из одного озера кормимся, — он бросил выразительный взгляд на лежавшую на дне лодки рыбину. — Нам не ссориться, а уважать друг друга надо. И традиции чтить, общие.

Микула сцепил зубы — хотя, видит Бог-Отец, ему хотелось поставить парнишку на место. Но что-то остановило: то ли выжидательная усмешка, то ли угроза на дне бесцветных глаз. То ли чувство, что на самом деле водяной намного, намного старше, чем выглядит.

Но сомнение всё же отразилось на Микуловом лице. Водяной помрачнел, и озеро будто откликнулось. Солнечные лучи скрылись за серой марью, вокруг потемнело, от воды потянуло холодом. Где-то тихонько, протяжно завыл ветер, Микула вздрогнул, точно дуновение смерти коснулось его лица.

— Не надо, Микула, про хозяев плохо-то думать, — медленно, почти воркуя проговорил водяной. — А то хозяева тоже могут… подумать.

Микула судорожно выдохнул, и из его рта повалил пар.

— Виноват! Исправлюсь, вот-те крест.

Рука потянулась перекреститься, но дрогнула на середине движения: водяной расхохотался. Зычный, булькающий смех прокатился над озером, и в такт ему вдруг очнулись лягушки — по звуку, так добрый десяток.

Водоём внезапно наполнился жизнью. Поверхность озера пошла рябью, лепестки кувшинок колыхнулись, совсем рядом с лодкой выпрыгнула и лихо ушла под воду крупная рыба. Но вот водяной замолчал — и всё стихло.

— Ты уж думай, Микула, перед кем креститься собрался.

Микула подумал — и охнул. Бог-Отец тоже бы не обрадовался, что его имя всуе перед нечистью поминают.

— То-то и оно, — водяной подмигнул. — Так что ты мне тут крестами не отмахивайся. Извиняться по-другому надо, Микула. Делом извиняться надо.

— Каким это делом?

— Полезным! — сказал, как отрезал. — Отработай три года, и я тебя прощу.

Микула как дар речи потерял. Побледнел, посерел, замер.

— Не могу. Что хочешь проси, а этого — не могу. Семья у меня, их кормить надо. Не справятся бабы же! Они хрупкие, глупые: жена ни дня в жизни ничего не делала, дочка — тем более! Не ради меня, так ради них — попроси другого, чего угодно!

Он пожалел о сказанном в тот же миг, как слова вылетели изо рта. Каждая сказка учила не обещать исполнить любое желание, выполнить любое задание. Микула внутренне сжался — он понимал, что за этим последует.

— Семья, говоришь? — неожиданно заинтересовался водяной, так и прильнул к борту лодки. — И что, правда без тебя не проживут? И ты лишь за них просишь, не за себя?

— За них.

— Убеди меня. Расскажи о них.