Александр Шатилов - Пленники чести

И все родственники тотчас заохали, и шум заполнил приёмную. Один только Александр Иванович ничего не говорил, он просто стоял и смотрел в пол, размышляя о человеке, с которым так хотел попрощаться и не успел, который хотел что-то ему сказать перед смертью, но так и не сказал. Грустно и странно ему было выслушивать вульгарные разговоры о человеке, которого он знал с детства и очень любил. Какие-то странные слова летели со всех сторон о почтенном джентльмене, только что скончавшимся за дверью перед ними.

Пришёл врач, представившийся как Модест Сергеевич. Он составил акт о смерти и вручил его Каингольцу. Потом пришёл дворецкий и слуги с носилками. Двое дюжих лакеев вынесли тело господина Уилсона, накрытое одеялом. Дворецкий же остался в зале, но долго глядел вслед своим подчинённым, бережно уносившим хозяина. Александр Иванович хотел было броситься к своему покойному деду, душа рвалась проститься с ним, но господин Симпли удержал молодого человека.

— Не стоит сокрушаться по тому, чего уже не вернёшь, — сказал он ласково, — да и может для нас это к лучшему, мой мальчик.

Александр резко отвернулся от него и отошел в сторону. Скорбь сменилась в нём обидой и злобой по отношению к человеку, который не способен жалеть о чём-либо, кроме денег, и не может понять, каково другому пережить утрату. Если бы он не был офицером, он, пожалуй, за такие слова хорошенько бы побил родственника, хотя тот и был его много старше. Через пару минут все вышли из залы довольно подавленные и мрачные.

— Альфред, — сказал Александр, обращаясь к дворецкому, — куда понесли тело?

— В церковь, разумеется, — ответил он. — Завтра будут похороны. Утром тело вернут, и процессия двинется отсюда прямо на кладбище.

— Значит, я так и не увижу его, — задумчиво произнёс Александр.

— Прошу прощения у вашей милости, но если у вас больше нет ко мне вопросов, я вас оставлю. У меня ещё очень много дел, — сухо сказал Альфред.

— Да, да, — тихо проговорил Александр.

После того, как дворецкий ушёл, ему стало совсем одиноко и тоскливо, рядом не было надёжных боевых товарищей, с которыми привык поручик разделять любые печали, а сидеть в гостиной с родственниками и слушать, как они делят меж собой всё, что за столькие годы нажил его дед, было невыносимо. Поэтому он при первой же возможности их покинул и отправился гулять по старому замку, где каждый уголок дышал давно забытым детством. Как часто бывает, что человек, вернувшись туда, где некогда был беззаботно счастлив, понимает, насколько изменился сам, и как переменилось то самое место, и отныне все былые радости безвозвратно остались в прошлом. Предаваясь воспоминаниям, он хотел заглушить боль утраты и обиды, нанесённой невежеством и равнодушием родственников.

Между тем, оставшиеся впятером наследники решили не покидать замок до приезда госпожи Уилсон. Нотариус взял подписку со всех господ, что они в его отсутствие не начнут делить наследства, оставив всё имущество в неприкосновенности. После этой процедуры он покинул гостиную. У лестницы он встретил заплаканную Наталью Всеволодовну, которая, подбежав, ухватилась за его рукав и заговорила дрожащим голосом:

— Умоляю, Никита Ильич, скажите мне, как он умер? — шептала она, еле сдерживая слёзы.

— Его сердце остановилось… Ни один врач не смог бы ему помочь… — отвечал он, отводя взгляд в сторону.

— Ах, почему, почему он оставил меня одну без всякой защиты, — всхлипывая, произнесла она. — Но кто же теперь будет моим опекуном до совершеннолетия?

— Возможно, госпожа Клара Уилсон, как старшая в семье, — тихо ответил он.

— Нет, нет, только не она, скажите, что это не так, ведь эта женщина меня ненавидит, — зашептала она с мольбой в голосе, глядя прямо в лицо нотариусу, и из глаз её вот-вот должны были покатиться слёзы.

— Я не могу нарушать установленные законом порядки и обманывать вас, — начал Каингольц, — да и госпожа Уилсон влиятельная и мудрая леди, так что её опека будет для вас наилучшим вариантом…

— Нет, она не успокоится, пока не сведёт меня в могилу, прошу вас, защитите меня, — со слезами в голосе говорила Наталья.

— Я ничем не могу вам в этом деле помочь, сударыня, я бессилен перед законом… — говорил Никита Ильич, по-прежнему глядя куда-то в сторону.