Александр Мотельевич Мелихов - Сапфировый альбатрос

как жизнь?». Сразу берет быка за рога, а рогами она меня покрыла с головы до каблуков не хуже противокорабельной мины. Голос по-прежнему надменный с прорывами плотоядных ноток, когда появляется возможность произнести что-то оскорбительное:

— Вам там тоже мозги промывают этим коронавирусом?

— Как везде, я думаю.

— И ты веришь, что нашу власть волнует наше здоровье?

— Я думаю, ей спокойней, когда мы здоровы.

— Ошибаешься, ей выгодно переключить наше внимание на что угодно, только бы отвлечь от своих преступлений. Ты, может быть, и намордник носишь?

— В смысле маску? Ну, в общественных местах…

— Если вас начнут вешать, вы и веревки сами принесете. Ты как был конформист и ватник, так и остался, — в голосе звучит блаженная сытость.

— Ты забыла — я еще и путиноид, — этот сарказм я все-таки проглатываю, чтобы она не бросила трубку, а мне хочется спросить про сына, хоть я и знаю, что ни к чему хорошему это не приведет.

— Подожди, не бросай трубку! Как там… — Мне хочется сказать ласково «Андрюшка», но она оборвет: давай без сюсюканий. И я завершаю нейтрально: —…Андрей?

— Пожалуйста, не делай вид, что тебя это интересует, — слышно, как она облизывается от удовольствия.

Связь прервана. Как всегда, ни здравствуй, ни до свидания.

Но материнское сердце не выдержало упущенной возможности еще раз меня уязвить — тут же повторное свиристенье.

— Как все-таки хорошо, что я не позволила тебе его уродовать! Он политический активист, не пропускает ни одного митинга. Уже четыре раза арестовывался. Может, он все-таки не твой сын? Но вроде бы я в тот месяц ни с кем больше не совокуплялась.

Она у меня утонченная, грубых слов не употребляет.

— Он бы лучше учился…

— Это для тебя важнее всего карьера. И комфорт. А у нас на Урале никогда не было крепостного права.

Врет, поди, судя по Бажову, но проверять неохота.

Снова отключилась, хорошо бы навсегда.

Но нет, так легко не отделаюсь — опять свиристит. Я холоден как лед — не дамся, не откроюсь.

— Привет, это Феликс.

Тоже без сантиментов, будто вчера расстались. Но я не умею не радоваться давним знакомым — лед в груди мгновенно превратился в теплый пар.

— О, привет, привет! Ты из Англии?

— Душой мы все в совке, из него эмигрировать невозможно.

— Но ты же работаешь на…

Я не решился назвать ужасно передовую радиостанцию, опасаясь переврать ее громкое имя, а Феликса всегда раздражало, что я не в силах запомнить то, что должно знать все прогрессивное человечество.

— Я там давно не работаю. Там надо быть лизоблюдом, а мне этого и в совке хватило.

— Но там же все нонконформисты?..

— Можно быть нонконформистом по отношению к своему начальству и лизоблюдом по отношению к чужому.

— Ясно, ясно… А как твоя жена к этому?..

— Только шашка казаку жена, как поет ваш главный казак Розенбаум. Я развелся.

— У тебя же вроде бы еще и дочка была?

— Да, так успешно ассимилировалась, что мой интерес к вашим делам называет инфантильным стремлением вернуться в национальную матку. Но это скучно, я к тебе по делу. Это правда, что у вас Алтайскому собираются ставить памятник? Что чуть ли не конкурс уже объявлен?

— Правда. Моя нынешняя… — я хотел сказать «жена», но мы не были женаты, а слово «подруга» показалось несколько обидным для моей любимицы, и я сказал «муза»: — Моя нынешняя муза даже участвует в этом конкурсе.

— А ты еще служишь музам?

— Не могу найти другого хобби.

— И что, находишь, кого воспевать?

— Да кто попадется. Женщинам всем подряд можно ставить памятники, только вглядись. С мужиками труднее, им апломб мешает. Но каждый десятый тоже годится.

— Да, кто на это подсел… Алтайский же до своих тициановых лет продолжал что-то высасывать из пальца. Новый режим не нуждался в его услугах, так можно, стало быть, расслабиться, пуститься в лирику.

— Да нет, новый режим его тоже почитал. В Кремль приглашали, девяностолетие отмечали в Таврическом…

— Алтайский им был нужен как символ преемственности с совком. А воспитывать новых энтузиастов им ни к чему, от них один геморрой. Нас же с тобой Алтайский завлек в инженеры, а какие из нас инженеры?

Я промолчал: мне казалось, что из меня инженер вышел все-таки получше, чем из него. Все ж таки я работал в цеху, а не придуривался в охране труда.

Кажется, Феликс почувствовал мое несогласие и добавил, что --">