Михаил Григорьевич Талалай , Андрей Г Власенко , Н Е Русский - Цветы мертвых. Степные легенды (сборник)

рукавом.

– Спасибо, – говорит.

– За что спасибо то? Соплей напускал мне в воду, а еще спасибо… Езжай уж!

Она, шутя, отводит ведро и направляется к дому. Но, обернувшись, спрашивает:

– А куда тебя это несет в такой-то жар?

– Цыдулка хуторскому от окружного, – важно отвечает казачонок.

И, скинув фуражку, проверяет, там ли цыдулка.

Мерин снова захлюпал по пыли. Парень снова заболтался на нем, подбрасывая локти и шлепая о спину лошади задом. А девка пошла своей дорогой. А жар стоит над хутором и печет всех, не разбирая.

* * *

Возле хуторского правления стал сивый мерин, как вкопанный. Даже и внимания не обратил, когда сползал с него на животе всадник и почесал набитый ездой свой зад.

В правлении «хожалого» встретил заместитель, – как лежал на лавке, – для достоинства.

– Подай сюда, – сказал он.

– В собственные руки господину атаману, – возразил «хожалый».

И Лука Иванович почувствовал, как бы взаправду у него не оморой.

– Давай сюда-а!.. В собственные руки-и… Без тебя передать есть кому.

И приняв пакет, Лука Иванович отправился к «самому».

Там он очень почтительно подал атаману и стал у двери. Ибо второго табурета не было.

«Расселся! Черт бы тебя побрал!» – подумал Лука Иванович, но почтительность внешнюю сохранил и даже склонился выжидательно.

Атаман вскрыл пакет, вынул из него непослушными пальцами бумажку и, отдалив ее, начал читать. Ни один мускул его лица не дрогнул, хотя бумажка была ядовитая.

Заместитель всеми силами старался заглянуть в нее, так как вытянутая через стол рука с бумажкой едва не касалась живота Луки Ивановича. «Эх, шея короткая, а то бы можно было, изогнувшись, и заглянуть». А уж тогда он бы, Лука, прочел бы все «безо всяких», недаром был писарем и самые безнадежные почерки генеральские разбирал.

– Гаврила Никитич! Дайте я… В миг разберем!

– По-дож-ди… сам грамотной… без писарей прочитаем.

– Есть чего-нибудь того… интересное? – полюбопытствовал Лука Иванович.

– Нет… ничего нет для вас интересного, – ответил Гаврила Никитич.

– Ну, все-таки… не секретное же… Мажет война? – приставал Лука Иванович.

– Не секретно… а война будет! – вдруг крикнул Гаврила Никитич и поднялся во весь свой рост.

Заместитель стал казаться теперь совсем маленьким и щупленьким.

– Ишь ты… бло-ха! – сказал атаман, собственно ни к кому не обращаясь, и вышел. И уже из сеней крикнул заместителю: – За станичным бричку послать, да чтоб живо!

А сам пошел через хуторскую площадь, мимо маленькой церковки с колокольней, мимо хуторского кабака, к себе домой.

* * *

Жена его, Авдотья Никифоровна, дородная, как и подобает атаманше, женщина, с медлительными, но уверенными движениями, принялась сгребать на стол. Послала девку в погреб за холодным вином и солеными помидорами. Услала нарочито. По лицу увидела, что у мужа на душе неладно. Но виду не подала. Никогда первая в разговор не встревала, ждала, когда «хозяин ейный» заговорит. Таков обычай.

Баба управляет всем домом – от ворот до последнего плетня на базу. Баба ведет все хозяйство, а первое слово хозяину. Из уважения, чтоб и другим неповадно было, все-таки – атаман. Таков обычай казачий с испокон веков.

Авдотья Никифоровна давно замужем за Гаврилой. Да вскорости после свадьбы пошел Гаврила в поход, потом и другой, не возвращаясь. Жила Авдотья одна, хозяйничала – и в огороде, и в саду, и в поле.

Себя соблюдала строго, сохранила и хозяйство, и еще прибавила, а возвернулся Гаврила с походов героем, ровнехонько чет девять месяцев родила ему дочку.

Сына хотел Гаврила, ну да на радостях рад был и дочке. Ждал долго сына. А Авдотья будто слово какое знала. Нету боле детей и все. Как отрезало.

– Слышь, Дуня, и виду не давай, ежели чего. Сам знаю, что делаю, – проговорил Гаврила и, сняв шашку, сел за стол. Рук даже не помыл, как всегда. А вынул бумажку и еще раз прочел.

– Ах ты ж, гусь лапчатый… ну, я те покажу! – скривив ус и блеснув глазами так, как он бывало сверкал ими, когда высматривал в камышах перса, турка или черкеса, – проговорил атаман.

* * *

Через час хата хуторского наполнилась до отказа казаками. Скликали всех: и того, кто в поле ковырял землю, и того, кто в садочке отдыхал от жары, и того, кто в кабаке сидел. Как же, – дело важное! Небывалое. И станичный атаман приехал. Сели за стол и начали обсуждать дело.

Гаврила Никитич встал и, вынув уже помятую основательно бумажку, расправил ее ладонью на --">