Владимир Германович Тан-Богораз - Жертвы дракона. На озере Лоч

Олени каждую весну собирались стадами и спускались с гор на моховые пастбища у берегов океана. Они шли прямо, с юго-востока на северо-запад, и переплывали по дороге широкие реки. На реке Дадане у них были три битые тропы. Анаки сидели на средней тропе у Лысого Мыса. Они кололи оленей длинными копьями в волнах реки и в удачный год убивали тысячи.

Стада за стадами являлись в разное время. Сперва приходили матки с телятами, потом быки. Анаки находили такое разделение совершенно естественным. Они говорили, что олени живут раздельно и сходятся осенью справлять в дальних горах праздник осеннего солнца, и ставят колесо, и пляшут кругом вперемежку с жёнами, точь-в-точь как люди.

Юн Чёрный добрался до леса и остановился на опушке. Он встал на оленьей тропе, чтобы чарами привлечь запоздавшее стадо.

Прежде всего он решил испытать добрые чары и льстивые слова. Он вынул из мешка щепотку красной охры, смешанной с жиром, размял её между пальцами и стал выводить на груди, животе и на бёдрах красные мирные знаки. Это были кисти рук с загнутыми пальцами, крючки с петлями. Юн повернулся боком так, чтобы эти крючки протягивались вперёд, навстречу предполагаемым оленям.

– Мы ждём вас, серые друзья, – заговорил он самым убедительным тоном. – Придите. Мы снимем ваши шубы, и вы отдохнёте. Мы вас согреем у тёплого огня. Мы вам постелем мягкие шкуры…

Он замолк и остановился, прислушиваясь. Ничего не было слышно. Олени не являлись. Тогда он начал второе заклинание, более сильное, – брачное заклинание весенней охоты.

Ибо охота на маток и тёлок весною считалась, как брак. Это была первая красная свадьба анакских охотников.

Юн говорил:

Жёны оленьи, сдавайтесь.

Я внушаю вам страсть.

Пусть запах мой вас привлекает, как мускус.

Пусть песня моя для вас будет, как ягель.

Спешите на пир…

Он делал зазывные жесты, кружился и прыгал, изображая брачную пляску Анаков. Эту пляску они плясали перед жёнами без копья и без всякого оружия. Юн Чёрный перед весенней охотой плясал её с копьём в руках.

Серые жёны, сдавайтесь,

Мы возьмём вашу плоть…

– Пел Юн.

Он снова остановился и прислушался; потом встал на колени и припал ухом к земле. Земля молчала. Ни один звук не говорил о приближении желанного стада.

Чёрный Юн рассердился.

Он быстро стёр со своего тела красные знаки привета, вынул кусок чёрного камня и стал проводить на груди грубые черты, прямые и кривые. Это были знаки войны и вызова. Они изображали открытые пасти, усеянные зигзагами зубов, прямые разящие копья, большие круглые глаза.

– Серые шкуры, – заговорил Юн, – идите биться. Волчья сыть, мы выпьем вашей крови…

Юн долго ждал и слушал, но олени не являлись.

– Мы выпьем вашей крови, – повторил Юн. Брюхо его сжалось от голода. Алчный рот стянулся, как будто от оскомины.

Тогда Чёрный Юн начал молиться богам. В своём полуночном коварстве он с тайным расчётом помолился сперва солнцу, богу дневному и богу чужому и сказал ему так: «Красное Око, посмотри хорошенько, не найдёшь ли ты этого стада. Я дам тебе жиру».

Солнце не отвечало.

Юн стал поминать всех богов и духов, которые ему приходили на ум: Речного Бога, трёхпалого, с одним глазом; Горного Духа с гранитной головой, замурованного в утёс. Он обратился даже к собственному брюху и сказал ему так: «Брюхо, запой, дай знак о приближающейся пище». Но брюхо молчало.

Только тогда Юн обратился к последнему богу, грозному богу Дракону, тому, кто поглощает солнце и извергает его обратно. То был его собственный бог, древний бог, малоизвестный людям, бог полуночи, таинственный, странный, лукавый.

Юн обратился к нему, полный трепета, и сказал ему так:

– О, Дракон, как ты поглощаешь солнце, дай мне поглотить этих оленей… Сделай хоть знак… Я дам тебе жертву.

Юн подождал.

– Тёлку молодую, лучшую из стада…

Бледное лицо луны поднималось с востока. Лицо луны было лицом Дракона. Оно смотрело на Юна и насмешливо улыбалось.

– Белую тёлку… – сказал Юн. Он сам не знал, что обещать больше. Белые тёлки были редки, иногда за всю охоту не попадалось ни одной.

Он замолчал и стоял, ожидая. Бледное лицо в небесах молчало и улыбалось.